Не судьба

Ателье назвали «Евгений», вывеску предложила Оля, мне это имя понравилось. Я сам хотел что-то литературное, связанное с портным, но, кроме храброго портняжки, ничего вспомнить не смог. Подумал, неплохо бы назвать «Евгений О.» — она только улыбнулась. Мол, Пушника нам не хватало. Права конечно, название так и осталось. Как остались, мной приглашенные братья Гончаковы, отменно строчившие в дружеском предприятии готовой одежды еще во времена оны, шутка сказать, три года назад, страшно тогда дефицитную, теперь лежащую на каждом прилавке «варенку». Неплохие, работящие ребята, Паша и Саша, с охотой согласились поработать на нас. Тем паче, что кооператив, где они занимались неизменной джинсой, переживал не лучшие времена — хлопок едва доходил до наших мест, а тот, что оказывался на складах, годился разве на ватники. В наличие оставались вполне себе неплохая вискоза, лен, бесчисленная синтетика, как же без нее, и шерсть, обычно предлагаемая нитями разной толщины, для оверлочного плетения хоть свитеров, хоть шапочек. Оверлок, кстати, мы тоже прикупили по дешевке. А вот швейные машинки я набрал дорогие — программируемые «Бернины», с кучей сменных лапок на любые случаи жизни и четырьмя катушками. Саша с Пашей долго разглядывали чудо швейцарской техники, немного потрепанной предыдущим государственным владельцем, носочной фабрикой, у которой я и выкупил их, потом поняли, что им придется учиться работать в самых необычных условиях, сели за учебу. Правда, использовать все возможности им как выяснилось, оказалось не надобно, но урок пошел впрок, оба чего-то и для дома, в семью делали, когда выпадало свободное время. Я не возражал.

Конечно, странно чувствовать себя хозяином дела, положения, кооператива. Иметь подчиненных, слушающих тебя внимательно и согласно кивавших словам начальника, распределять обязанности, отдавать распоряжения. Прежде никогда такого не случалось, неудивительно, что по первым порам я страшно стеснялся, когда что-то просил, не настаивая, у Саши с Пашей, те кивали, но чувствуя робкие нотки, довольно прохладно относились к обязанностям. Оля помогла, у нее опыта руководства имелось куда больше, да и все финансовые дела легли на ее хрупкие плечи. Неудивительно, что на первых порах портным, именно она отдавала распоряжения. Впрочем, даже так получалось лучше, это выставляло меня в более приемлемом свете, мол, сам начальник не снисходит, пока жена не убедится. Только через месяц работы, в марте, я уже обучил себя командному голосу и твердости в распоряжениях. Ну а мои коллеги, прояснив окончательно ситуацию, уже не пытались вольничать.

Хотя все равно порой казалось, что палку я перегибаю. Оля только усмехалась:

— Ты бы на наших, заводских, посмотрел, вот где рычат, аки львы. А тебе полезно командный голос вырабатывать. Жаль, в армии не получилось.

— Да я же не служил.

— Разве? Ты не говорил кажется. Или я пропустила чего?

Я смутился. Наверное, действительно, не рассказывал. Начал, но она меня перебила, видя, как я краснею и подбираю слова:

— Подожди. Придет время, сам все выложишь.

— Это из-за отца, он…

— Я уже поняла. Вот как помиришься с ним, тогда и расскажешь.

Я не знал, что сказать, как сказать. Понимал, что ничего у нас из общения и дальше не выйдет, что мы настолько разные люди, насколько это вообще мыслимо. А вот Оля принять подобное никак не могла, у нее совсем другие родители, совсем иное общение. Недаром же они как что, приезжали к нам, а мы к ним — безо всякого. Я немного стеснялся подобного, а вот Оля напротив, всегда была рада, когда я решался сам заговорить о встрече. Мы с тестем как-то быстро найдя общий язык, часто говорили наедине обо всем и всяком, что только в голову взбредало, — от политики до погоды, — и все вроде как о важном, о нужном, интересно, по существу.

А тогда, чтоб замять неприятные воспоминания, предложил сходить к Михалычу. Сто лет не видели, как он там, как наша квартира, может, уже новые жильцы сыскались.

Не сыскались. Мы прибыли вечером пятницы, позвонили. Михалыч немного помятый, взъерошенный, в майке-алкоголичке, покашливающий, тут же, извинившись, пригласил нас внутрь, раздеваться и на кухню, он что-то соорудит для души, очень рад, что мы наконец-то заскочили, а то номера нашего он не знает, непонятно, куда звонить, да и мы с новым кооперативом его подвели — работаем в субботу, куда это годится.

Но вместо того, чтоб пройти в кухню, мы огляделись. Вроде ничего не изменилось, разве что комнаты наши закрыты, я подергал Олину дверь — на ключ. Верно, приказ старшего по дому который дворник, почему-то исполнил в точности, что на него явно не похоже. Но и Михалыч сам на себя походил мало. Как-то стих и сдал, будто приболел. Он нам так и сказал, когда мы все же расположились на знакомых местах в неизменившейся ни на йоту кухне. Бубнивший телевизор он выключил, стал расспрашивать нас о делах и новых соседях.

— Жаль, телефон-то не оставили, хоть позвонил бы.

— Да телефона пока нет, дадут только в конце года, не раньше, — отвечала Оля. — Сам знаешь, всегда так тянут. Даже в кооперативе.