Не судьба

Но несмотря на затягивание поясов аж на самой шее, больше товаров так и не стало. Напротив, в магазины даже официально стало отгружаться куда меньше, а налево куда больше обычного. Все ждали нового скачка, ждали и боялись. Городские власти, чтоб не сеять еще большую панику, сообразили ввести нормирование товаров — в магазинах появились строгие надписи о «двух буханках в одни руки», «килограмме сыра», «трех кило картофеля, свеклы и моркови» и тому подобное. Списки казались бесконечными, а к ним еще и добавлялись строки, написанные уже от руки, директорами. К Первомаю завоз, кажется, вовсе прекратился, а если что и появлялось, за тем тут же образовывалась очередь немыслимой длины, конец которой уж не надеялся на получение вожделенных, но ставших такими редкими макарон, фруктов, овощей, соли. Только леденцы и «Раковые шейки» всегда имелись в наличии, возможно. хоть это кого-то успокаивало. Остальные бегали в поисках утраченного. Какая уж тут работа.

Да и к нам заходили мало, заказывали что-то дорогое. И поскольку с тканями тоже наступили перебои, я вынужден и сам как директор сделать надпись на входе — о первоочередности обслуживания клиентов со своим исходным материалом. Стыдно, но что сделать. Вскоре такие же листки пестрели на дверях каждого кооператива.

— Михалыч, небось, в шоке от всего этого, — заметил Оля, пересчитывая небогатую несмотря на жару и конец апреля выручку, в такие дни в прошлом году наше ателье получало не меньше тысячи. Особо хорошо расходились теперь позабытые гавайки, сшитые из крепдешина «Красной розы» — тоже попавшего в категорию исчезнувших товаров.

— Это точно, — кивнул я, — причем, настолько, что до сих пор нам так ничего и не написал. Хоть бы про референдум обмолвился.

— Может, опять приболел.

— Ты права, в субботу заскочим.

Так и сделали. Долго колотили в дверь, звонили, пытались достучаться до соседей — все без толку. Я нашел старшего по дому, попытался выяснить, что такое случилось. Он посмотрел на нас с толикой откровенного презрения:

— Никак не удивлен, даже не пойму, почему. Он же умер уж два месяца как. Да еще до референдума. А вы пришли проведать. Долго собирались?

Я сглотнул слюну. Оля вздрогнула.

— Что с ним?

— Инфаркт, вроде.

— Что значит, вроде? Что врачи сказали?

— А что тут сказали. Его два дня не видели, — выскочила соседка старшего по дому, он тоже жил в коммуналке и тоже не особо сходился с жильцами. — Пока эти демократы из ЖЭКа не пожаловали, мол, куда же дворник подевался, не запил ли. Вот не запил, запа́х только. А так все в порядке.

От волнения она расплакалась и замолчала. Мне почему-то подумалось, хотя и глупость, наверно, что цветы и шампанское предназначались именно ей. А она не поняла намерений дворника. Решила, невсерьез. Хотя может так и было.

— А вы что же? — не выдержала Оля.

— А что я, я ему не хозяйка, — женщина поджала губы и тут же скрылась в своей комнате. — Не хозяйка я ему, так и знайте.

— Мне жаль, — крикнул я в отверстие двери, старший меня тут же оттеснил мощным своим пузом. И более ничего не сказав, захлопнул дверь перед носом.

Домой возвращались подавленные.

— Никогда бы не подумала, что вот так — раз и нет. Он ведь даже пить перестал, — шептала солнышко, когда мы ехали в полупустом автобусе. — Даже женщину себе нашел, кажется, вон ту, крашеную. Жизнь стал планировать. Такой счастливый, все, помнишь, когда у нас на годовщине был, забыв свои слова, мечтал о переезде.

— Он не про новый дом говорил.

— Да? Значит, я не поняла. Я думала…

— Я тоже думал, но видимо, не к ней. Или что-то за этот срок у них поломалось. Много ли надо, чтоб поломаться. Да еще в таком возрасте.

— Возраст тут совсем ни при чем. Главное, люди. А возраст… напротив, он заставляет людей смотреть друг на друга иначе. Больше доверять и меньше задавать глупых вопросов.

Я покивал. Больше говорить ни о чем не хотелось. До места добрались молча, когда вошли к себе, Оля немного поплакала. Я все крепился.

А утром занялись тем же, чем и остальные граждане — поисками еды. Горсовет нам в помощь — в его заскорузлых недрах родилась очаровательная идея снабдить горожан талонами без отметки товара, чтоб те, в случае той или иной нехватки, уже проявляли самостоятельность и вписывали нужное сами, а магазины бы сами отыскивали и погашали штемпелем кусок бумажки. Идея была б неплохой, но даже по талонам с каждым днем все труднее и труднее становилось приобрести хоть что-то и хоть в каком-то количестве.

Мы занимались поисками. Оля обзвонила конторы и выискала могилу Михалыча на Оленицком кладбище — ржавый крест с намалеванной фамилией и датой упокоения. Никто: ни знакомые, ни демократы из ЖЭКа, ни соседи, ни друзья, коли таковые имелись, — не соизволили рубля вложить в погребение. Править памятник принялись уже мы — хоть запоздало проявляя толику заботы о том, кому она уже оказалась ин к чему, и разве что нам приносила какое-то облегчение от мистических мыслей, всегда посещавших человека на погосте.