Не только о театре

И почему в прежних пьесах «правда» звучала так уныло, а сегодня правда звучит так красиво, так увлекательно? И сюжет ведь, казалось бы, не очень сложный, а какой все обрело вес: фразы летят в зал крепко сбитые, и как все это одновременно весело и грустно. Сколько раз мы видели в искусстве, как некогда смелые и талантливые слова и мысли в плохих подражаниях хирели, как мы ненавидели такие «озарения» в удешевленных, стертых изданиях.

А здесь происходит что-то совсем обратное! Все, будто бы известное раньше, звучит словно сказанное впервые.

И казалось нам раньше, что на все темы все уже создано, все сказано - и как мужья уходят от жен, и как хорошие производственники любят свой завод, и как нестойкий начальник заблуждался, а стойкий - рангом выше - его поправлял, и какие веселые люди - студенты: то и дело острят и шутят в общежитиях, и как плохой украл у хорошего его изобретение, и как торговать рыбой в колхозе…

Так почему же в этой пьесе, где действие тоже происходит не на луне, а на земле, на нашей земле, и где тоже действуют люди нашего времени, - почему все в ней звучит так убеждающе и ошеломляюще?

Потому ли, что автор любит людей с их недостатками, и если ненавидит, то пороки в людях, а не самих людей? Или, может быть, та небольшая на первый взгляд доза в договаривании до конца впрямую и отличает новую манеру, новый для нас почерк автора?

А язык - смелый и беспощадный… Сколько раз вздрагивал зал в одном ощущении - ведь мы все так думаем, но никто до сих пор не говорил этого так громко, убедительно и образно!

Постепенно заметили, что и сюжет построен не так уж просто, как казалось сначала. Хитрый,.вдобавок, оказался этот автор! Ни на секунду не позволил он зрителям ослабить внимание, нет у него пустых, проходных, «служебных» сцен, все важно, все интересно. А главное - это особенное, радостное ощущение новизны, нового угла зрения, новых приемов, которые, оказывается, можно открыть и которые помогают зрителям больше увидеть и больше понять.

В первом антракте было мало разговоров. Зрители гуляли сосредоточенные, чувствовалось, что главное, самое сильное будет дальше. Поэтому не хотелось выплескивать свои впечатления. Люди только обменивались понимающими взглядами.

Во втором акте на сцене появилась любимая молодая актриса. Судьба ее тоже выходила из привычной нормы. Зрители успели ее оценить и полюбить задолго до того, как она утратила молодость. А ведь часто бывало наоборот: сначала долгие годы недоверчивого присматривания, снисходительного одобрения и только потом, когда главные, самые решающие для спектакля роли оказывались недоступными по возрасту, - приходили почет и уважение, и избрания в президиум, и интервью в печати.

Нет, этой актрисе повезло!

Ей удалось стать всенародно признанной, любимой актрисой в расцвете молодости. Ее знали во всех ролях; девушки подражали ее прическе и даже привычкам и вкусам. Так, сотни девушек и молодых женщин перестали красить губы и ресницы только потому, что она этого не делала, значит, это было немодно и некрасиво.

Разумеется, к театру она относилась, как настоящий фанатик, многое принося ему в жертву. Сначала в труппе над ней посмеивались. Ее постоянные тренировки, занятия акробатикой, пением, фехтованием, которых от нее никто не требовал, удивляли, но постепенно и другие молодые актеры и актрисы стали к этому относиться иначе.

То, что ей удалось, далеко превосходило заслугу хорошо сыграть одну или несколько ролей. Нет, ей удалось большее - сломать укрепившуюся в зрителях традицию вялого, пониженного восприятия. Она сумела развязать скованность зала; она научила зрителей, сама, вероятно, того не замечая, испытывать полный, захватывающий восторг и щедро, свободно его выявлять. Когда выяснили, что подношение цветов на сцене кем-то запрещено, ей стали кидать их через оркестр в таком количестве, что все ее подруги уходили домой с букетами после спектакля, в котором она играла, отдавая законной владелице только вложенные в цветы записочки с излияниями и восторгами.

Конечно, такой небывалый и устойчивый успех внушал опасения старшим товарищам по театру. Не зазнается ли она, педагогично ли это, не пренебрегает ли она общественной работой. Но при самом пристальном рассмотрении оказывалось, что она, как на грех, не зазнается, помогает на репетициях коллегам и даже исправно собирает в своем цехе членские взносы в профсоюз, то есть выполняет именно то поручение, которое ей дали.

Конечно, оставались еще некоторые организационные возможности гасить этот успех: не открывать лишний раз занавес, когда ее вызывали зрители, не давать ее фотографии в сводных программах. Но тут уже взмолилась администрация. Она тоже знала, как успех, нескрываемый, громкий успех, необходим театру, а педагогика ее, то есть администрацию, не очень занимала!