(Не) твоя жена

Он срывает с меня фату, зарываясь в волосы. Сжимает их, удерживая на месте, а другой рукой дёргает меня на себя, вжимая в сильное тело. — Расслабься, — хрипло шепчет на ухо и ведет носом по моему виску, глубоко вдыхая. Он издевается? Как я могу расслабиться перед насилием? — Чем податливей ты будешь, тем безболезненней все пройдет, — тембр его голоса становится вибрирующим, рычащим, словно он проходит через все мое тело, вызывая холодную дрожь. Резко спирает дыхание, я открываю рот и не могу вдохнуть. Меня оглушает паникой и страхом настолько, что я даже не сопротивляюсь, просто замираю и пытаюсь дышать. Эмин что-то еще говорит, но я не слышу – оглушает, голова кружится сильнее от нехватки воздуха, ноги подкашиваются, в глазах темно, и я падаю в эту темноту, захлебываясь… — Алина! — из тёмного плена меня вырывает грубый, требовательный голос. — Алина! Распахиваю глаза от обжигающего удара по щеке. Глотаю воздух, радуясь, что могу дышать. Все мутно, комната плывет, но я дышу глубже, стараясь вынырнуть из бездны. Эмин отходит, и надо мной нависает женщина лет пятидесяти. Худощавая, смуглая, с белым платком на голове. Дергаюсь, когда чувствую, что мою руку что-то сжимает. — Тихо, это тонометр, — сообщает мне женщина на очень плохом русском и прижимает мою руку к кровати. Расслабляюсь, чувствуя себя беспомощной. Слабость придавливает к постели, нет даже сил говорить. Пока мне измеряют давление, осматриваюсь: Эмин стоит с другой стороны кровати, не сводя с меня внимательных строгих глаз. Ну прости, мое тело таким образом спасло меня от чудовища. — Давление упало, — констатирует женщина, убирает аппарат и удаляется. Мне лучше, голова не кружится, дышать могу, но сил нет совсем. Закрываю глаза, но резко открываю, когда понимаю, что платье больше не сковывает. Сажусь, осматривая себя. Верх платья разорван, бюстгальтер прозрачный, почти ничего скрывает. Снова окатывает паникой, прижимаю руку к груди, пытаясь прикрыться. — Ты сегодня ела? — холодно спрашивает Эмин, проходя по комнате. Так и не оделся, с голым торсом. Чудовище в виде дракона на его теле, словно живое, двигается вместе с ним, наблюдая за мной. — Нет. — На свадьбе ни к чему не прикоснулась, — констатирует он. Удивительно, что он это вообще заметил. — С утра? — Нет. Я не специально… — тихо отвечаю ему. — А вчера? — Эмин останавливается, разворачиваясь ко мне, и ждет ответа. — Не помню, — выдыхаю я, обнимая себя, чтобы скрыться от его взгляда. — Не помнит… — зло ухмыляется, качая головой. В этом я тоже виновата? Испортила ему брачную ночь? Я настолько слаба, что меня уже ничего не пугает. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Мой муж отодвигает зеркало в стене, которое оказывается дверью в гардеробную. Пока Эмина нет, я срываю покрывало с кровати и укутываюсь в него, чтобы закрыться от черного взгляда. Эмин возвращается уже одетый в черный спортивный костюм - штаны и толстовку с капюшоном. — Переоденься, — кидает мне на кровать черный пушистый банный халат с золотой вышивкой своих инициалов на спине. — Твои вещи привезут завтра. Покидает спальню. Удивительно, но мое плохое состояние больше не от голода, а от нервов. Как только Эмин уходит, меня отпускает. Действительно становится лучше, только очень хочется спать. Поднимаюсь с кровати и почти падаю снова. Шатает от слабости. Хватаю халат и иду в ванную, запираясь там. Это не ванная, а полноценная комната. Черный кафель с золотыми узорами, плитка на полу мраморная с замысловатыми этническими узорами. Потолочная подсветка добавляет стенам больше сияния. Здесь есть все. Огромное джакузи, душевая кабина из чёрного стекла. Большие зеркала с подсветками, две раковины из камня. Снимаю с себя платье, испытывая наслаждение оттого, что оно порвано. Швыряю его на пол. Осматриваю себя в зеркало: и правда, бледная. С утра находясь в коматозе, под таблетками, я не заметила, что белье на мне до безобразия прозрачное, из тончайшего кружева, ничего не скрывает. Хочется сорвать и его, но мои вещи привезут только завтра. Умываюсь холодной водой, расчесываю волосы, выдирая замысловатые локоны причёски. Заплетаю косу и надеваю халат, плотнее его завязывая. Выходить не хочется. Здесь, за закрытыми дверями, я чувствую себя в сравнительной безопасности. Но и прятаться бесполезно – для Эмина, думаю, не существует закрытых дверей. Глубоко вдыхаю, отпираю замок и выхожу. Но не делаю больше и шага. Замираю. На низком столике возле окна – еда. Эмин стоит ко мне спиной, разливая вино по бокалам. Мужчина оборачивается и привычным повелительным жестом указывает мне на одно из кресел рядом со столом. — Не хочу есть. Можно я лягу спать? — я не из вредности. Правда, ничего не хочу, меня тошнит только от запаха. — Нет, — холодно отказывает он, снова указывая мне глазами на кресло. — От голода у тебя упал сахар, вследствие чего понизилось давление, — сообщает он мне. — Откуда вам знать? Мне стало плохо от стресса! — упрямо произношу. Я настолько устала, что потеряла страх. — Мое первое образование – медицинское. Не нужно со мной спорить, — уже недовольно кидает мне, окидывая чёрные взглядом. — Еда все равно окажется в тебе. И, поверь, лучше, если это сделаешь ты сама! Ладно! Ладно! Спорить все равно бесполезно, последнее слово всегда останется за ним. Сажусь в кресло, осматривая еду: выпечка, сырная тарелка с медом, оливки, маслины, орешки, сухофрукты. Эмин пододвигает ко мне бокал вина. — Я не пью. Я, правда, никогда не пила. Пара глотков шампанского на Новый год и глоток пива из Димкиной кружки – не считается. — Правильно. Ты не пьёшь. Только из моих рук и с моего разрешения, Алина. Сейчас я разрешаю. — Я не хочу. — Пей! Хорошее вино, расслабит тебя. И ешь. Нервно беру бокал, демонстративно отпивая из него. Может, Эмин и прав: мне нужно как-то пережить этот бесконечно долгий день. — Попробуй берек. Это турецкий пирог с мясом, — указывает глазами на стол, откидываясь в кресле и попивая вино. — Эсма делает его лучше всех. — Кто? — Женщина, которая измеряла тебе давление. Она работает на нашу семью уже тридцать лет. Почти член семьи. Мама не смогла оставить ее в Турции. У Эсмы там никого не осталось. Звучит трогательно. Только плюсов в моих глазах Эмину не добавляет. Эти люди мне чужие. Пробую пирог: действительно вкусно. Аппетит появляется, и я ем пирог, запивая терпко-сладким вином. Беру кусочек сыра, макаю его в мед, но не доношу до рта, пачкая липкими каплями подбородок. Естественно, это не остается незамеченным. Эмин берет салфетку и передает мне. Но не отпускает, когда я ее беру. Наши руки натягиваются, мужчина подается ко мне, заглядывая в глаза. Вино кружит голову, делая меня бесстрашной, впервые открыто смотрю ему в глаза. — Видишь, не так страшно, как тебе кажется. Я не тиран, но могу им стать, если продолжишь упрямиться. Подумай над этим, Алина.