Не убегай, мой славный денек!

И, прижимая платок к глазам, Миоара вышла из комнаты чуть ли не на цыпочках, наверное, боялась нарушить мой покой.

Я живо развернул записку. Вот ее содержание:

«Как ты себя чувствуешь? Я решила тебе написать. После обеда я приду и принесу задание. Ты живешь все там же? Не переехал? Миоара».

Вот и все. Больше ни единого слова.

Я разорвал записку на клочки.

Вопрос: «Что я буду делать завтра на уроке истории?» — мучил меня куда сильнее гриппа.

Я разволновался, чувствовал, что у меня начинает болеть голова, и вдруг услышал:

— Скажите, здесь живет товарищ Михай, ученик шестого класса школы номер?..

Ах, как меня обрадовал этот знакомый голос! Голос моего знаменитого одноклассника, лучшего ученика нашего класса, всегда серьезного Ганибала Ионеску, который был гордостью всей школы.

— Рад приветствовать тебя, — важно обратился ко мне Ганибал, — поздравляю с выздоровлением. Как первый ученик, я счел своим долгом прийти и рассказать тебе, что задано.

— Спасибо. Это очень мило с твоей стороны… Я даже не ожидал, что ты… — Решив не тратить времени на всякие любезности, я сказал напрямик: — Если тебе не трудно, давай начнем с истории, меня она интересует прежде всего.

— Хорошо, — кивнул он, — объясню, что задано по истории.

И мой выдающийся одноклассник Ганибал стал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину.

— Дорогой мой, — начал он, — тема завтрашнего урока истории необычайно интересна, но прежде чем перейти к ней, я должен предостеречь тебя от некоторых неточностей. По моему непросвещенному мнению — я еще не успел обсудить этот вопрос с преподавателем, но сам поинтересовался, — было бы ошибкой считать дату 6 апреля 1787 года началом правления Николае Маврогеня. Перед тем, как идти к тебе, я побывал в библиотеке, проверил в «Исторических анналах». На шестнадцатой странице в четвертом абзаце там указывается, что, по мнению некоторых историков — не буду скрывать, таково и мое мнение, — более точной датой следует считать 5 апреля вечером.

По сути дела, мой дорогой, этот вопрос не имеет прямого отношения к нашей теме, но он проливает новый свет на Александру Морузи, сына Константина Морузи, состоявшего в родстве с Маврогенем по материнской линии. Вывод, который вытекает отсюда, не совсем приятный, если мы…

— Будь добр, — отважился я прервать его лекцию, — скажи мне все-таки, если тебе не трудно, что задано на завтра?

— Если мне не трудно? — сурово повторил Ганибал. — Я считаю оскорбительным, когда меня прерывают, просто оскорбительным! Тема урока? Ты найдешь ее в любом учебнике, можешь узнать у кого угодно. Я хотел предостеречь тебя от ошибок, дорогой мой. Но при таких условиях я лишен возможности, просто лишен всякой возможности!

И он ушел, ушел так же, как и пришел: важно прошествовал медленной поступью, глядя в пространство с глубокомысленным видом, размышляя над высокими материями, которых мне вовек не постичь.

Я позвал маму, хотел попросить у нее таблетку от головной боли. Но вместо нее — представьте себе мое изумление! — вошел мой веселый товарищ Тэсикэ Джорджеску. Наконец-то, наконец, после стольких безуспешных попыток, я узнаю, что мне учить по истории. Голова сразу перестала болеть. Я вмиг повеселел.

— Тэсикэ, друг! Тэсикэ, мой спаситель! Как хорошо, что ты пришел! Я так ждал тебя…

— Да ну? — удивился он. — Вот не знал, а то бы я еще утром прилетел. — И он заговорщицки добавил: — Я сегодня прогулял. Пришел к тебе узнать, что задали по истории. Кто-кто, а ты наверняка должен знать. Не может быть, чтобы ребята не зашли к тебе.

Словом, я заканчиваю: дорогие друзья и товарищи, бойтесь гриппа! От всей души желаю вам не болеть!

КУВЫРКОМ

Если бы кто-нибудь видел Андрея Одинкэ в тот момент, когда он сидел в полутемном сарае, то, вероятно, подумал бы: какой мрачный старик — брови насуплены, зубы сжаты, в серых глазах — тоска.

В действительности, Андрею не только в старики, а даже и в юноши рано было записываться, ему недавно исполнилось двенадцать лет. Но рост у него был что надо, плечи — тоже, метрики с него не спрашивали, когда интересовались его возрастом, поэтому ребятам он обычно говорил, что ему — тринадцать, а девочкам — четырнадцать.

— Четырнадцать, растрепы, понятно? Вы должны называть меня «дяденькой».

Он страшно любил дразнить девчонок и был очень доволен, если они сердились.

— О! Вы гневаетесь? Какая жалость! Я так огорчен! Я бесконечно виноват перед вами! — говорил он серьезным тоном, а потом хохотал и показывал им нос. — До свиданья! Нет слов… Пишите мне с курорта! Не забудьте мой адрес, девчатки: Продувная улица, город Продувнешть…

Любил дурачиться Андрей Одинкэ. Но в этот день ему было не до веселья. Из школы он пришел понурый. Проходя через комнату родителей, он остановился перед зеркалом, поглядел на себя и воскликнул:

— Ну и балда я! И в кого я таким балдой уродился?

Подумав, он заключил, что подобной характеристики не заслуживали ни мать, ни отец, ни младшая сестренка, которая училась ходить. Он показал себе язык, состроил рожу, потом стукнул себя по затылку.