Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы

— Что скажете? — обратился к Левантовской Губарев.

— Год прошел, может, это было в самом начале января, — ее лицо пылало от гнева и досады, — не ловите меня на слове, я дневников не вела и не фиксировала, когда и что было.

— Да уж, если бы готовилась к сегодняшней роли заранее, то наверняка все расписала бы не только по дням, но и по часам, — саркастически улыбаясь проговорил Черкасов и, неожиданно изменив тон, с жалостью посмотрел на нее:

— Неужто тебе Павла не жалко? Ведь любит он тебя, ты же знаешь.

— Если бы любил, не ставил бы меня в положение жены врага народа, — зло ответила Левантовская и, сверкнув глазами, патетически воскликнула: — Да есть ли для вас хоть что-нибудь святое?!

Черкасов безнадежно махнул на нее рукой.

Губарев прервал так неудачно прошедшую очную ставку.

— Вы настаиваете на своих показаниях, Левантовская?

— Да, настаиваю. Я говорю правду.

— А вы, Черкасов?

Обвиняемый мрачно молчал.

— Есть ли у вас еще вопросы друг к другу?

— Нет, — ответила только Левантовская.

Два последующих дня Черкасов сидел в карцере, куда был водворен за незначительное нарушение — днем лег на нары, что было запрещено. Не выдержав одиночества, скудной пищи и неопределенности, Черкасов попросил бумаги.

Губарев вызвал к себе Лаптева:

— На, почитай, что накропал Черкасов. Продублировал, понимаешь, очную ставку с Левантовской.

Два листа бумаги были исписаны ровным уверенным почерком. В своем заявлении, построенном в виде вопросов — ответов, Черкасов писал, что никогда не говорил с Богдановым об участии товарища Сталина в обороне Петрограда, а если бы такой разговор состоялся, он бы без труда смог ответить, сославшись на учебник истории нашей партии, а также на воспоминания старых членов ВКП(б), с которыми учился в институте в 1931 году, что товарищ Сталин участвовал в обороне Петрограда в 1919 году и в подавлении Кронштадского мятежа 1921 года.

О завещании товарища Ленина у них с Богдановым специального разговора не было, а в действительности он, Черкасов, зачитал выдержку из стенографического отчета о выступлении товарища Сталина на 14 или 15 съезде ВКП(б), где была цитата из этого завещания. А напечатано это в трехтомнике трудов Ленина и Сталина, который Черкасов приобрел в 1936 или 1937 году.

Никогда он, Черкасов, не говорил, что товарищ Сталин не пользуется авторитетом среди населения. Так мог сказать только враг народа, а если его кто-то в этот момент слушал и не сообщил, куда следует, то он является соглашателем и таким же врагом, чуждым нашей партии. Такого вздорного и похабного разговора у них с Богдановым не было и не могло быть. Авторитет И. В. Сталина в многомиллионной партии ВКП(б) и у всего советского народа заслуженный и нерушимый. Об этом свидетельствует Сталинская конституция, стопроцентное голосование граждан СССР во время выборов, а также авторитет товарища Сталина у многомиллионного пролетариата за рубежом.

Что касается ядовитого анекдота о крепостном праве, то его Черкасов услышал впервые из уст свидетельницы на очной ставке. Где-то, наверное, она узнала его в притаившейся мелкобуржуазной среде, а потом переложила авторство на него, Черкасова.

Далее Черкасов утверждал, что ни в декабре 1940 года, ни в январе 1941 года Богданов и Левантовская к нему не приходили. В декабре и начале января Черкасов приходил домой очень поздно, так как на работе у него были отчеты, а с 5 января 1940 года он был целый месяц в больнице. 6 ноября Левантовская и Богданов были у него всего минут сорок и говорили исключительно на семейные темы, а по политическим вопросам не беседовали, как об этом говорила на очной ставке свидетельница. 17 декабря 1940 года на квартире у Левантовских не было антисоветского разговора, так как Богданов был выпивши.

В заключение Черкасов писал, что он категорически опровергает сплошную, вымышленную, фантастическую ложь и клевету, которую с какой-то целью возводит на него гражданка Левантовская. И что он, Черкасов, до конца верен по своему убеждению партии Ленина-Сталина, плотью и кровью предан идеям Карла Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, всегда следовал заветам Ленина и советам и указаниям Сталина и выполнял все решения вышестоящих партийных органов.

Лаптев положил заявление на стол Губареву и медленно произнес:

— Что можно сказать, ясно, что Черкасов не помощник в изобличении Богданова, но сам-то он крепко увяз. Бог с ней, с Левантовской, но ведь есть еще Уралов, а этого уже достаточно для особого совещания.

— Я тоже так думаю, — согласился Губарев, — осталось довести до ума Богданова и можно дело завершать. Сегодня же допрошу его, а ты сегодня, максимум завтра организуй медицинское заключение на обоих.

— Есть, — козырнул сержант.

В кабинете Губарева, куда привели Богданова, никого не было. Он сел на стул около стола, а конвоир остался в дверях. Затянутое решеткой окно, стол, два стула, небольшой металлический шкаф-сейф, портрет Сталина, больше ничего не было в кабинете. Богданов чувствовал себя неважно, пошаливала печень. Он безразлично скользнул взглядом по углам и спросил конвоира:

— Чего же нет хозяина?