Не убоюсь зла

– Мне надоело терпеть. Не сомневаюсь, ты все уладишь – когда ты не мог что-то уладить? К тому же там меня знают и будут ждать новых «пожертвований». Но что, если твой самолет разобьется?..

– Меня это не пугает. Если умирать, то именно так. Моя наследственность не позволяет надеяться на инфаркт, поэтому я рассчитывал на рак, но авиакатастрофа куда лучше, чем медленное неотвратимое умирание.

– Сэр, хватит тыкать меня носом в мою ошибку. Позволь мне закончить. Ты однажды сказал, что тебе осталось лет десять-двенадцать, а мне – не меньше полувека. Джейк, это не так. Предполагаемый срок моей жизни равен нулю.

– Юнис, что ты несешь?!

– Это правда. Правда, о которой ты предпочел забыть, а я помню и ценю каждую отведенную мне секунду. Я – результат трансплантации, Джейк. Уникальной трансплантации. Ко мне неприменима статистика; никто не знает и не в силах угадать, сколько мне осталось. Каждый день для меня как вечность. Джейк, любимый мой, я не пессимистка – я наслаждаюсь жизнью. В детстве мама научила меня одной молитве:

Ночью глазки закрываю,Богу душу доверяю.Если смерть во сне придет,

Пусть меня Господь возьмет.

Вот так, Джейк. Я не произносила эту молитву девяносто лет. Но теперь читаю каждый день… и спокойно ложусь спать, не волнуясь о завтрашнем дне.

(Лживая сучка! Близняшка, ты только «мани хум» повторяешь!) (Киска, какая разница? Важен смысл, который вкладываешь в молитву.)

– Джоан Юнис, ты ведь говорила, что не веришь в Бога. Зачем тогда читаешь детскую молитву?

– Если не ошибаюсь, я сказала, что была «спокойным агностиком» до своей кратковременной смерти. Я по-прежнему считаю себя агностиком – то есть ответить, есть ли Бог, не могу, – но счастливым агностиком, убежденным, что мир по-своему хорош и у меня в этом мире есть предназначение, пусть я и не знаю какое. Смысл в молитву каждый вкладывает сам; это глубоко личный ритуал. Моя символизирует добрые намерения проживать каждый день, как прожила бы его Юнис: умиротворенно, радостно, не беспокоясь о будущем и о смерти. Джейк, ты сказал, тебя по-прежнему тревожит Паркинсон?

– Немного. Как юрист, я не вижу, за что еще он может зацепиться. Но как проныра – никому этого не говори! – заключивший достаточно закулисных сделок, я знаю, что даже в Верховном суде заседают не ангелы-судии, а простые смертные. Юнис, там пятеро честных людей… и четверо, у которых я бы даже подержанную машину не купил. Вот только один из честных в старческом маразме. Посмотрим, чем дело кончится.

– Конечно, Джейк. Но не волнуйся из-за Парки. В худшем случае он меня разорит. Мне все равно; если у тебя больше денег, чем нужно для оплаты счетов, они становятся обузой. У меня достаточно сбережений, о которых неизвестно даже тебе. До них Парки не доберется, и с голоду я не умру. Я уже думать о нем забыла и тебе то же советую. Его погубит собственный низкий IQ.

Саломон усмехнулся:

– Хорошо, я попробую.

– А теперь займись своими делами и забудь, что я пыталась затащить тебя в ночной клуб.

(Близняшка, не стоило так быстро сдаваться…) (А я и не сдаюсь.)

– Юнис, если ты настаиваешь…

– Нет, Джейк! Не нужно себя заставлять! Я разведаю здешние злачные места, пока ты в Вашингтоне. Обещаю, что всегда буду с охраной. Возьму Малыша; люди пугаются одного его роста. Для компании приглашу Винни и Алека с Маком; они намекали, что без труда могут улизнуть от своих жен.

– Юнис…

– Да, милый?

– Черта с два я уступлю тебя этим двум кобелям!

– Ревнуешь?!

– Нет. Упаси бог от этого мазохистского порока. Но раз уж ты хочешь увидеть изнанку этого муравейника, я узнаю, куда стоит ехать, и сам тебя отвезу. Собирайся, малышка, а я пойду стряхну моль со своего смокинга. Надень вечернее платье.

– А с голой грудью можно?

(А у тебя бы так получилось, кисонька?) (Ваша взяла, близняшка.)

– «Слишком хорошо для простонародья». Разве что ты основательно раскрасишься и густо усыплешь себя блестками.

– Я сделаю все, чтобы ты мог мной гордиться, дорогой. Но может, все-таки вздремнешь? Прошу тебя.

– Хорошо. Пускай ужин принесут в мою комнату. Час Ч – в двадцать ноль-ноль. Будь готова, или десантируемся без тебя.

– Ой боюсь! Помочь тебе уснуть? Или Винни попросить? А может, мы вместе?

– Не нужно; я уже научился делать это самостоятельно. С двумя красотками, конечно, веселее… но тебе самой нужно поспать. Ночь будет длинная.

– Слушаюсь, сэр!

– Тогда я пойду. – Мистер Саломон поднялся, склонился над рукой Джоан и поцеловал. – Адьё.

– Стой! Поцелуй меня как следует!

Он оглянулся:

– Позже, дорогая. Я считаю, что женским капризам потакать не следует.

И он ушел.

(Босс, а этот раунд кто выиграл?) (Джейк полагает, что он. Не будем его разубеждать – правильно, Юнис?) (А вы быстро учитесь, близняшка.)

Они пообедали в его гостиной. Джоан вернулась в будуар и села за стенографический столик, чтобы позвонить. У стенографического пульта не было видеофона, только обычный телефон – за это она его и выбрала. Приглушила звук и надела наушники.

Вскоре ей ответили:

– Кабинет доктора Гарсии.