– Терпи. Скоро в очередной раз сменят ГОСТ истории, превратят меня в потомка Ихтиандра, переспавшего с Жар-Птицей… И породили они Жар-Рыбицу… Вот тут ты меня и схарчишь за милу душу.
– Это еще почему? – недоверчиво просемафорила кошка взглядом, прищурившись и демонстрируя край клыка.
– Потому, – продемонстрировал я отношение, но сам остался неудовлетворен доходчивостью ответа. – Потому что… рыбица. Сечешь? Это раз. А во-вторых, не резон мне с тобой, животным, разговоры разговаривать. Второе намного важнее первого.
Не знаю, что из сказанного оказалось Авроре доступным, но кошка неспешно, картинно облизнулась. Выглядело это непривлекательно плотоядно. Маньяки-убийцы с таким выражением лиц могли бы полировать на точильном камне свои тесаки. Или нижние соседи – поджидать в упомянутый день неприкрытой ненависти, как я рухну словно подкошенный, да так и останусь лежать бездыханный на замусоренном дворе. А кем-то выпущенная ракета оставит на небосклоне дымный след: «Это тебе за все расплата…»
У меня есть друг. Еще с молодости. Со студенческий поры. Наша искренняя взаимная привязанность сохранилась каким-то чудесным образом, несмотря на то, что он своротил горы в бизнесе, а они, неразборчивые, обвалились пустой породой на таких, как я, и погребли под собой. А ведь начинали почти что вровень. Но мой собственный бизнесок – я гордо пыжился, других поучал независимости, – быстро сморщился, усох, как гриб-дымовик. Потом на него наступили. Дым да шкурка – вот все, что осталось. И веер страхов, которым обмахивался, отгоняя иные, более поздние соблазны.
Поначалу, как водится, я горевал по поводу «не срослось» и своей незавидной судьбы. Другой хотелось, завидной. Очень хотелось. Потом остыл. Шрамик на лбу, по всему видать, помог с его баюкающим «Так сложилось…». В общем и целом, быстро остыл. Показалось даже, что быстрее других. Наверное, так и было. Долго горевать – на то особый талант нужен, вдовск
Ну да ладно, бегом назад к таланту горевать. Долгая горечь – она после долгой сладости, а я и распробовать ничего не успел. Утешал себя мыслью, что все однажды заканчивается, вот только мое «однажды» оказалось торопыгой из торопыг. Охнуть не успел, а оно уже тут как тут. Что было делать… Так уж с бизнесом в моей жизни сложилось: начал поздно, завершил рано. Не до срока, просто рано. В сухой остаток само собой выпало утешение, что по-своему у меня все было. Дело ведь не в продолжительности занятий, владения, образа жизни, наконец, а в сути. Какие при таком «философском» подходе к жизненной доле могут возникнуть претензии? Только одна-единственная: поздним родился. Не в смысле у пожилых родителей, а в том, что опоздал ко всему. Замешкался родиться в одной стране, поздно сообразил, что пережил ее и она переродилась, стала совершенно иной. Что живу теперь среди тех же других людей. Именно так, никакого «но», они просто «те же другие». В одной стране серьезных надежд подать не успел, все разгонялся, примеривался. В другой – подал, но, кажется, не так, как ждали. И не там. И людям не тем, чтобы смогли оценить. Как-то по-старому, так скажу, вышло у меня в новой стране. Возможно потому, что разгонялся не туда, примеривался не к тому. Но кто ж знал-то. Хочется верить, что по крайней мере по-честному все получилось, у меня, не со мной, но об этом не мне судить. Потому что у меня много сомнений на свой счет по части честности. Но верить все одно хочется. И что характерно, никто не мешает. Словом, поздний. Рефлексирующий, промелькнувший в чужом расписании, а потому стрелочником незамеченный. Не перевели стрелку, уехал в тупик. Странный образ – тупик посреди бесконечного проспекта. Однако какой есть.
Адрес мой трижды поменялся за последние годы, при этом я ни разу за это время не переехал. Такое вот дешевенькое состоялось путешествие. Моя сестра говорит, это как с чаем: разбилась чашка; чай, что был внутри, ни при чем, но кого это волнует? Чашку жалеют, на чай наплевать. Очень по-женски, образно. Я бы про чай в самую последнюю очередь подумал – столько матерных мыслей в очереди. До чая мог бы вообще не дойти. А ведь это чай… Это, чай, я и есть!
Надо сказать, что я никогда не испытывал охоты к перемене мест. Метнулся пару раз в смутную пору, когда с матерью и сестрой жилплощадь делили. Туда, сюда, одна съемная квартира, другая. Все в пределах района. Потом назад, в свой же дом, даже подъезд тот же выбрал. Наверное, в одной из жизней я был наседкой. Или меня только готовят? Может поэтому сальмонеллез не берет? А как же тогда черная кошка? Впрочем, не зря «туда-сюда» суетился, теперь вот дочь есть, внучка…