Толик осел мгновенно. Удивление так и застыло в его глазах. Падая, он обрушил журнальный столик, и Яр с досадой подумал, что столик, превратившийся в груду деревяшек, всегда нравился Яне. Тут же отогнал от себя эту мысль и, повернувшись к двери, встретился взглядом с Туком.
– Он работал на Брюсова, – сказал Яр спокойно.
Тук кивнул.
– Пошли, уберём, – добавил Яр.
Тук, как всегда, ничего не ответил. Всю дорогу, пока они везли тело к болоту, Яр ждал, что он задаст вопрос или выскажет упрёк. Хотя бы то самое: «Завтра буду я?». Но Тук молчал, и Яр не знал, благодарить за это молчание или бояться его.
Вернулись они ближе к рассвету. Тук устроился на диване, а Яр поднялся на второй этаж.
Дверь между его спальней и спальней Янки была открыта, но и кровать Яра была пуста.
Не сводя взгляда с темноты за дверью, он медленно разделся и замер. Яр не помнил, когда спал один – разве что в ту единственную ночь, которую провёл у Брюсова. И дело было уже не в том, что он хотел Янку – он её не хотел и сейчас вряд ли смог бы заставить себя даже прикоснуться к ней.
И всё же он её хотел, но как-то иначе. Не тело, а, может быть, глаза, которые светились бы в темноте и смотрели на него, когда он стал бы засыпать. Тепло под одеялом, к которому он так привык. Тонкую руку, лежащую у него на животе. Хотел до воя. Хотел до крика. Но только стоял, глядя в темноту.
Янка слышала, как Яр поднялся на второй этаж. Она лежала на своей постели, не раздеваясь, и также смотрела на дверной проём, ожидая хоть чего-то. Хотя бы шёпота, хотя бы имени. Она бы пришла, наплевав на все обиды, на собственную боль. Но Яр не звал, и Янка просто продолжала лежать, глядя в сторону его спальни, пока за окном не забрезжил рассвет.