Не возжелай мне зла

Я смотрела этот фильм раз десять, а может, и больше, и мне всегда казалось, что, несмотря на несколько базарного свойства бунтарский дух, Скарлетт хотела в жизни только одного: найти мужчину, но сначала ей попался скучный, совершенно неинтересный нытик и тряпка Эшли Уилкс, худосочный, слегка пришибленный блондин, похожий на одуванчик. А потом, уже позже, поняла, что мужчина, которому она покорится, и есть тот самый сорвиголова, жгучий брюнет Ретт Батлер, но, когда до нее это наконец дошло, он взял и уехал.

– К черту, все это чушь собачья, – говаривал отец.

Он был человек добродушный и веселый, и когда по вечерам возвращался домой, от него приятно пахло свежим воздухом и сигаретным дымом; он позволял мне усаживаться на ручку своего кресла и давал допить за ним чай из чашки, на донышке которой оставались кристаллики сахара.

– Мы живем в современном мире, Скарлетт. Хорошо учись, получишь хорошую профессию. Образование – это путь к свободе. Купишь собственный дом. Захочешь – выйдешь замуж, заведешь детей. И это будет твой выбор. Возможность выбирать – вот что дают человеку образование и работа.

У меня было трое братьев: Дайармейд и Финн, старше меня на два и на четыре года соответственно, и еще Деклан; он был на целых десять лет старше, и на нем фактически держалась вся семья. Он следил, чтобы вовремя выплачивался долг за трактор, чтобы отец не слишком увлекался виски, чтобы у каждого из нас к воскресенью был шиллинг и мы могли положить его на тарелочку в церкви. И в отличие от отца, который относился к резким сменам настроения матери как далекий и довольно равнодушный наблюдатель, Деклан обращался с матерью с ловкостью, которой можно было только завидовать. Он всегда точно и тонко улавливал ее настроение – ни я, ни другие два брата так этому и не научились. Мать обладала весьма широким диапазоном эмоций, от необузданного восторга до лютого гнева, и мастерски им пользовалась, а Деклан был идеальный для нее камертон. Он безошибочно улавливал высоту тона ее состояния, и ему всегда удавалось урезонить ее, сменить ноту. Так брат оберегал меня от языка и кулаков матери, норовивших обрушиться на мою голову. Когда мать хандрила, а это бывало довольно часто, и плакала над раковиной или, прислонясь к ограде, проклинала свою несчастную судьбу, Деклан, чтобы утешить ее, собирал букет полевых цветов и украшал кухонный стол. Или, выполнив мелкие поручения стряпчего, чья земля граничила с нашей, возвращался домой с телячьей ногой или фунтом сыра. Он единственный из всех нас умел зажечь на ее лице улыбку.

Дайармейд с Финном росли шебутными, сумасбродными парнями без царя в голове – куда ветер подует, туда и они. Совершенно не понимали, что хорошо и что плохо, совести не было ни на грош, дикари, да и только. Мать махнула на них рукой. Она ставила перед ними тарелки с едой, стирала им грязную одежду, но в остальном, не попадись они ей на глаза, про них и не вспоминала. Если в дом являлся фермер и жаловался, что они опять что-то там сотворили с его овцами или взяли без разрешения лодку порыбачить, наказывал их всегда Деклан или отец.

Так что внимание матери было обращено главным образом на меня. Монахини говорили, что девочка я способная, что мне надо поступать в университет, но, в отличие от отца, мать не высоко ставила образование. Когда она узнала, что говорят обо мне в церкви, то так разозлилась, что совсем распустила руки – я не знала, в какой угол на кухне спрятаться от ее кулаков.

– Книги тебе ничего не скажут! – орала она во всю глотку, тыча мне в грудь. – Вот здесь ищи мудрости, вот здесь, вот здесь! Не диплом тебе нужен, а голова на плечах! В жизни важна не ученость, а храброе сердце, иначе пойдешь по той же дорожка, что и все бабы в нашей дыре.

Ей бы самой в университете учиться, а она где оказалась? В нашей богом забытой деревушке. В семнадцать лет она уже забеременела, бросила школу и поселилась в тесном деревенском доме с прохудившейся крышей, который более чем на тридцать лет стал для нее родным. Она хотела, чтобы у меня все было по-другому, чтобы я сама стала «другая», стала человеком ловким, «предприимчивым», как, например, Финуала Финниган, бывшая ее одноклассница, которая жила в Лондоне, а сюда приезжала только на август, на краю деревни у нее был собственный огромный дом. Мать боготворила ее за то, что она сама всего добилась. Финуала много путешествовала, носила дорогие наряды и каждые три или четыре года являлась к нам в Ирландию с мужчиной, как правило, нового образца. Ее хорошо знали в «высших кругах», и чуть ли не вся наша деревня суетилась вокруг: кто занимался в особняке уборкой, кто делал для нее покупки, ей служили, всячески угождали, возили Финуалу и ее лондонских друзей в аэропорт и обратно. Мать наводила у нее в доме порядок и считала это за честь.

– Я делаю это не из-за денег, ты понимаешь, Скарлетт? Я делаю это ради нашей дружбы.