Не возжелай мне зла

Только дружба была неравная. В богатой, яркой и красочной витрине жизни Финуалы мать со своим полунищим семейством занимала крохотный уголок. Помню, в то лето, когда мне исполнилось четырнадцать, она однажды вернулась домой из усадьбы Финуалы – восторгом и воодушевлением пылало ее лицо. Оказывается, мать спросила Финуалу, не будет ли та так добра взять меня по старой дружбе под свое крылышко.

– Зачем это? – спросила я.

– Зачем? Зачем? – чуть не завизжала мать в ответ. – Ты что, не понимаешь? Она же откроет для тебя все двери!

А мне не хотелось, чтобы для меня открывали какие-то двери, тем более эта расфуфыренная индюшка, но мой отказ наверняка породил бы бурю негодования, и поэтому целые три бесконечные недели я провела в доме Финуалы, следуя за ней повсюду, как тень. Я досконально изучила, что кофе она любит пить по утрам, а сэндвичи с копченой семгой и фруктовый чай предпочитает во второй половине дня. Утро она обычно посвящала телефонным разговорам, отчитывала свой лондонский персонал, а то и откровенно угрожала. Она организовала компанию по продаже подлинных артефактов из стран Дальнего Востока, дело пошло, оборот за десять лет вырос невероятно: с первоначального миллиона до сотни миллионов фунтов стерлингов. Каждый день к ней сплошным потоком шли самые разные люди: массажистки, косметологи, искусные повара, бизнесмены, юристы, бухгалтеры, – двери в доме не закрывались. Мне позволили присутствовать на одном из ее «предпринимательских» собраний, но почти все, о чем там говорили, у меня в одно ухо влетело, из другого вылетело. Финуала была существом цепким, с сильно развитым хватательным рефлексом, меня это раздражало, как и то, что она то и дело бросала на меня понимающие или игривые взгляды. А я, хоть убей, не смекала, что она хочет этим сказать.

Я изо всех сил старалась делать вид, что хочу «научиться добиваться успеха», но ясно было, что ее не проведешь. В последний день ее так называемого отпуска, потому что отпуск бывает только у слюнтяев и неудачников, мою мать отвели в гостиную, откуда открывался поразительный вид на бесконечную серую водную стихию, до горизонта в огромных валах, увенчанных белыми гребешками, на голые скалы, отвесно обрывающиеся к пляжу. Этот вид всегда приводил меня в оцепенелый восторг, но Финуала говорила, что уже привыкла и не замечает в нем ничего такого – «просто земля и вода, ничего особенного. Красота только в том, что это принадлежит тебе, и никому больше». Я стояла у двери и подслушивала, а она рассказывала матери, что экзамен я с треском провалила.

– Морин, из твоей Скарлетт ничего не выйдет. Нет в ней никакой напористости. Абсолютно без воображения девица. Деловой жилки тоже нет.

Мать вышла от Финуалы повесив нос, но яростные шаги ее, наверное, слышны были на всю деревню. Я поняла, что дома меня ждет головомойка, так оно и случилось: не успела я перешагнуть порог, как мать набросилась на меня, как смерч.

– Я назвала тебя в честь отважной и смелой девушки, когда ты…

– Твоей Скарлетт О’Хара никогда не существовало на свете! – крикнула я.

И тогда она отвесила мне такую пощечину, что я не удержалась на ногах, брякнулась на пол и сильно ударилась головой. В черепе что-то взорвалось, вспыхнуло, посыпалось искрами… Потом голову, как обручем, сжала дикая боль, в ушах оглушительно зазвенело, застучало, и этот стук мучил и изводил меня еще не один день. Подняться я смогла не сразу. Лежала с закрытыми глазами на полу до вечернего чая. Все думала о том, что случилось, и дала себе слово, что никогда больше не позволю ей тронуть меня хоть пальцем.

И помоги мне, Боже.

Я перестала с матерью разговаривать. Когда она делала замечание или задавала вопрос, я не обращала внимания, притворялась, что не слышу. Буфером между нами стал Деклан, но его часто не бывало дома, он ухаживал за одной красивой, очень спокойной девушкой. Мне всегда казалось, что она собирается стать монашкой, потому что мир и безмятежность исходили от нее, как утренний туман от земли. Ее звали Эйслинг, и когда они с Декланом в первый раз обратили друг на друга внимание, я была рядом и все видела. Он пришел встречать меня после школы, а Эйслинг тоже кого-то ждала на автостоянке. Она была на четыре года старше меня, уже заканчивала школу и собиралась ехать в Дублин учиться на медсестру. Когда глаза их встретились, клянусь, между ними словно искра пробежала. Так влюбляются только в сказках или в кино, в фильмах, которые обожает моя мать; они подошли друг к другу, застенчиво перекинулись несколькими словами и договорились встретиться.

Я очень радовалась за него, но за себя боялась, потому что Дайармейд и Финн уже жили в городе, в Голуэе, а мне приходилось коротать долгие вечера наедине с матерью. Отец частенько бывал занят, работал в поле или, когда становилось темно, пропадал в пабе. Он всегда что-то делал и мог усидеть на месте, только когда в его руке была кружка пива: дома пить ему не позволяли, это разрешалось только матери. А она, напиваясь, мучила меня своими нравоучениями.