Не возжелай мне зла

Первые несколько недель после родов я чувствовала себя так, будто постоянно бежала стометровку. Другие матери рассказывали о своей безумной радости, когда они в первый раз увидели своего ребенка; меня же всю трясло; умом я понимала, что люблю его, но глядела на своего краснолицего кроху, и мне было страшно. Словно на лбу его яркими, как неоновая реклама, буквами было написано, какая ответственность лежит на мне, и я боялась, что пойму что-нибудь неправильно. Детскую кроватку я придвинула вплотную к своей постели и постоянно просыпалась, отлежав руку, свешивающуюся ночью через перильца: я то и дело в темноте ощупывала маленького, желая убедиться, что он дышит.

Фил находил моим страхам свое объяснение. Мол, ко мне мать относилась плохо, а отец и вовсе устранился от воспитания. Но, слава богу, я врач, мне по должности положено заботиться о других, так что все будет отлично, надо только немного подучиться, привыкнуть.

Моя акушерка оказалась женщиной доброй и заботливой, целую неделю каждый день навещала меня. Как я завидовала легкости, с какой она обращалась с ребенком! Наблюдая за ее действиями, я старалась запомнить и выучиться тому же, но все равно была неуклюжа, Робби так и норовил выскользнуть из рук, особенно во время купаний. Ума не приложу, как я справлялась, будучи такой неумехой. В университете у меня все получалось прекрасно, я обращалась с детьми уверенно и умело, но теперь вела себя так, словно прежде младенцев в глаза не видела, куда уж держать их в руках.

— Вы принимаете таблетки с железом? — спросила меня акушерка. — У вас все еще низкий гемоглобин, а это влияет на энергетику, уверенность зависит от уровня энергетики. — Вдруг она обняла меня. — Вы прекрасно справляетесь, Оливия. Вы несправедливы к себе.

Фил оказался прирожденным отцом и, когда бывал дома, нянчился с ребенком так, словно всю жизнь этим занимался. Уверенной рукой брал Робби, прижимал к себе, крошечная головка маленького уютно располагалась у него на плече, и он мог часами ходить с ним по комнате, разговаривая по телефону, готовя еду, читая журналы по психиатрии. Я пыталась подражать мужу, но у меня головка Робби вечно съезжала в сторону, а рука моя была слишком мала, чтобы удобно и безопасно придерживать ему спинку.

Я твердо намеревалась кормить его грудью, но он так энергично сосал, что соски мои краснели и начинали болеть. Акушерка сказала, что я должна быть с ним тверже.

— Не давайте ему слишком долго сосать. Покормите немного, и сразу отнимайте от груди.

Легко сказать. Сначала он с энтузиазмом сосал, потом играл соском, снова сосал. И только потом засыпал. Переменив пеленки, я будила его, прикладывала к другой груди, но он начинал капризничать и отказывался кушать. А после кормления извивался, брыкался, потом плакал и кричал, издавая жалобный животный писк, словно его все бросили и оставили одного.

— Кажется, мое молоко испортилось, — сказала я патронажной сестре.

— У него просто колики, — засмеялась она. — Ничего страшного. — Она была воплощением здравого смысла. — А за своим питанием вы следите?

За своим питанием я следила. Делала все, что мне советовали. Старалась отдыхать. Заботилась о том, чтобы мы оба как можно больше дышали свежим воздухом, общалась с другими мамашами. Всю жизнь пыталась подчинить строгому распорядку, как можно чаще его обнимала, ласкала, веселила. Ничего не помогало. Он не поправлялся, в весе не прибавлял, и тогда мне предложили прикармливать его дополнительно из бутылочки.

— Мальчик у нас любит покушать. Вы тут ни при чем, — сказала патронажная сестра. — Не принимайте на свой счет.

И вот однажды Фил вернулся домой и увидел на кухне бутылочки и стерилизатор. Он так и разинул рот:

— Это еще зачем?

— Робби совсем не прибавляет в весе. Я решила его прикармливать.

— А по мне, он выглядит нормально. Я считаю, тебе надо и дальше кормить грудью.

— Ага, тебе легко говорить! — закричала я. — У тебя не потрескались соски, ты спишь сколько влезет! А я все время не высыпаюсь. Скоро с ума сойду.

— Лив, у тебя же ребенок! — разочарованно посмотрел он на меня. — Скажи честно, неужели это так трудно?

Фил вышел из кухни, а я минуту еще плакала от жалости к самой себе, а еще минуту думала, давать Робби молочную смесь или нет, но потом решила, дам, и плевать, что на это скажет Фил. Я начала поить Робби из бутылочки, одну утром и одну перед дневным сном, и через несколько дней он явно обозначил свои предпочтения. Оказывается, он бросал мою грудь и плакал лишь потому, что хотел сосать резиновую соску. Как только она попадала ему в рот, с огромным удовольствием начинал сосать, а потом крепко засыпал.

Я уверяла себя в том, что я не неудачница, но Фил даже перестал со мной разговаривать.

— Я и не подозревал, что ты такая лентяйка, — пробурчал он, когда я попыталась с ним побеседовать.

— Слушай, если бы ты чаще бывал дома…

— Но кто-то должен зарабатывать деньги.

— Фил, у меня такое чувство, будто меня все бросили!