Не время для славы

Свадьба имела одно совершенно неожиданное для Кирилла последствие: у Дианы обнаружилась куча родственников. Через неделю в рублевском ресторанчике к скучающему Кириллу подсел полный круглолицый весельчак, отрекомендовавшийся бывшим главой администрации какого-то района Чечни и троюродным дядей Дианы с материнской стороны. Весельчак был верным сторонником федералов и большую часть своего правления командовал районом из славного города Москвы.

Как родич у родича, весельчак попросил у Кирилла миллион в долг.

– Алихан шесть лет ждал, пока его сестра заработает ему денег для операции на позвоночнике. Хорошо бы вам вспомнить о родстве тогда, – ответил Кирилл.

Другой родич был в свое время замминистра шариатской безопасности, а теперь ратовал за превращение России в монархию. Ссылаясь на свою близость к самым верхам власти, родич попросился к Кириллу в заместители.

Следующие нарисовались родичи уже самого Кирилла: кто-то пустил слух, что у него чеченские корни; один уверял, что ходил в школу с его отцом в Урус-Мартане, другой утвержал, что Кирилл принял ислам, чеченец-весельчак уже ходил по Москве, рассказывая, что это Кирилл должен ему миллион долларов, и уже находились охотники помочь эти деньги собрать; и больше всего Кирилла изумил звонок, раздавшийся ему на мобильник в четыре часа утра. Звонили из отделения милиции, куда после пьяной стрельбы в ресторане менты забрали каких-то черных:

– Тут этот, который стрелял, говорит, что он ваш брат, – несколько смущенно сказал мент Кириллу.

* * *

В ноябре Кирилл пять раз летал в Торби-калу, и, разумеется, Ташов не встречал его у трапа.

Кирилл воспринял это как должное; а если честно, он просто перевел дух, потому что он совершенно не знал, как ему быть с Ташовом. Конечно, Ташов сам порвал с Дианой, и Кирилл теперь знал истинную причину разрыва.

Но Кирилл ни секунды не сомневался, что черноволосый гигант по-прежнему любит девушку, и реакцию его Кирилл не мог предсказать. Может, презрительно усмехнется и скажет: «кто ж женится на шлюхе», а может, свернет Кириллу голову, а может и так и так.

Поэтому Кирилл был очень рад, что Ташов не встречает его у трапа, и обрадовался еще раз, не застав в резиденции. Кирилл счел это за тактичность своих кавказских друзей. Но он не видел Ташова неделю, другую, месяц, – и как-то Кирилл, садясь в машину, небрежно бросил Шахиду:

– А где Ташов? Что-то давно я его не видел.

– Так он уволился.

– Как – уволился? Из ОМОНа? Когда?!

– Да месяц уже, – как само собой разумеющееся, ответил Шахид.

Желудок Кирилла вдруг свернулся в тугой нехороший ком.

Увольнение из ОМОНа было для Ташова – смерть; это знал он сам, знал и Джамалудин.

Кирилл схватил мобильник и принялся набирать номер Ташова, трубку, к его облегчению, сразу сняли.

– Мне Ташова, – сказал Кирилл, когда услышал в трубке незнакомый женский голос.

– Какого Ташова?

– Ташова Алибаева, начальника ОМОНа.

– Мы Ташова не знаем, а номер этот купили на рынке.

Трубка замолкла. Кирилл глядел на нее, побелев.

– Послушай, – вдруг сказал он Абреку, – а ведь Ташов живет в Бештое? Ну, то есть в селе?

– Да его нету дома, – ответил Абрек.

Но они все-таки заехали к Ташову, в новый трехэтажный дом, выстроенный на южном конце того же села, в котором жили Кемировы. Большое восьмитысячное село было как равнобедренный треугольник. Острой вершиной своей оно упиралось в растущий Бештой, а тело его расползлось по предгорьям. Меж схваченных первыми холодами садов торчали белые коробочки домиков.

Дом Ташова был пуст; у соседнего дома играли мальчишки, которые сказали, что Ташов уехал в Сирию. Кирилл отстраненно подумал, не тот ли это соседний дом, в который люди Ташова врывались за эмиром села. Был человек – и нет человека. Никто не знал, где Ташов.

Кирилл вышел на мерзлую, гофрированную грязь, причудливо выдавленную колесами тракторов и еще не присыпанную снегом, и безнадежно постучался, чувствуя на себе взгляды детей и охраны.

И тут вся череда событий с математической ясностью сложилась в его мозгу, и Кирилл понял, что детей спас не он, Кирилл, а Ташов.

Джамалудин Кемиров вовсе не планировал огласки. Он методично уничтожал гадюк в яйце, пропалывал будущих сепаратистов, с тем же сознанием долга, как его кумир имам Шамиль приказал убить пятилетнего сына хунзахского хана, – мера политической санитарии, общепринятая в эпохах и режимах подобного рода.

Но он не планировал оправдываться в прессе насчет расстрела детей. Они должны были просто пропасть: уйти в рассветную даль вслед за двумя гаммельнскими крысоловами, исчезнуть, как все жертвы операций Джамалудина. Джамалудин не любил огласки: ему достаточно было страха.

Операцию сорвал Ташов, когда вместо того, чтобы добить безоружных щенков, привез их в РОВД. РОВД – это огласка; обезумевшие родители подняли вой. Пропасть без следа детям оказалось уже невозможно, и когда он, Кирилл, примчался домой к Кемировым и потребовал отдать ему ребенка – только одного, одного из пяти, – все было уже наверняка решено.