Не вышел из боя

Он пока лишь затеивал спор,

Неуверенно и не спеша,

Словно капельки пота из пор,

Из-под кожи сочилась душа.

Только начал дуэль на ковре,

Еле-еле, едва приступил.

Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,

И судья ещё счёт не открыл.

Он знать хотел всё от и до,

Но не добрался он, не до…

Ни до догадки, ни до дна,

Не докопался до глубин,

И ту, которая одна,

Недолюбил, недолюбил!

Смешно, не правда ли, смешно,

Что он спешил — недоспешил?

Осталось недорешено

Всё то, что он недорешил.

Ни единою буквой не лгу.

Он был чистого слога слуга,

Он писал ей стихи на снегу, —

К сожалению, тают снега.

Но тогда ещё был снегопад

И свобода писать на снегу.

И большие снежинки, и град

Он губами хватал на бегу.

Но к ней в серебряном ландо

Он не добрался и не до…

Не добежал, бегун-беглец,

Не долетел, не доскакал,

А звёздный знак его — Телец —

Холодный Млечный Путь лакал.

Смешно, не правда ли, смешно,

Когда секунд недостаёт, —

Недостающее звено —

И недолёт, и недолёт?

Смешно, не правда ли? Ну, вот,

И вам смешно и даже мне.

Конь на скаку и птица влёт, —

По чьей вине, по чьей вине?

Когда я отпою и отыграю…

Когда я отпою и отыграю,

Чем кончу я, на чём — не угадать.

Но лишь одно наверняка я знаю —

Мне будет не хотеться умирать!

Посажен на литую цепь почёта,

И звенья славы мне не по зубам…

Эй! Кто стучит в дубовые ворота

Костяшками по кованым скобам?!

Ответа нет. Но там стоит, я знаю,

Кому не так страшны цепные псы, —

И вот над изгородью замечаю

Знакомый серп отточенной косы.

…Я перетру серебряный ошейник

И золотую цепь перегрызу,

Перемахну забор, ворвусь в репейник,

Порву бока — и выбегу в грозу!

1974

СЛУЧАИ

Мы все живём как будто, но не будоражат нас давно

Ни паровозные свистки, ни пароходные гудки.

Иные — те, кому дано, — стремятся вглубь

и видят дно,

Но — как навозные жуки и мелководные мальки.

А рядом случаи летают, словно пули,

Шальные, запоздалые, слепые на излёте.

Одни под них подставиться рискнули,

И сразу — кто в могиле, кто в почёте.

Другие — не заметили, а мы так увернулись, —

Нарочно ль, по примете ли — на правую

споткнулись.

Средь суеты и кутерьмы, ах, как давно мы не прямы!

То гнёмся бить поклоны впрок, а то — завязывать шнурок.

Стремимся вдаль проникнуть мы, но даже светлые умы

Всё излагают между строк — у них расчёт

па долгий срок.

Стремимся мы подняться ввысь — ведь думы наши

поднялись,

И там парят они, легки, свободны, вечны, высоки.

И так нам захотелось ввысь, что мы вчера перепились,

И, горьким думам вопреки, мы ели сладкие куски.

Открытым взломом, без ключа, навзрыд об ужасах

крича,

Мы вскрыть хотим подвал чумной, рискуя даже

головой,

И трезво, а не сгоряча, мы рубим прошлое сплеча,

Но бьём расслабленной рукой, холодной, дряблой —

никакой.

Приятно сбросить гору с плеч, и всё на божий суд

извлечь

И руку выпростать, дрожа, и показать — в ней нет

ножа,

Не опасаясь, что картечь и безоружных будет сечь!

Но нас, железных, точит ржа и психология ужа.

А рядом случаи летают, словно пули,

Шальные, запоздалые, слепые на излёте.

Одни под них подставиться рискнули,

И сразу — кто в могиле, кто в почёте.

Другие — не заметили, а мы — так увернулись?

Нарочно ль, по примете ли — на правую

споткнулись.

[1973–1974]

Я скачу позади на полслова…

Я скачу позади на полслова

На нерезвом коне, без щита.

Я похож не на ратника злого,

А скорее — на злого шута.

Бывало, вырывался я на корпус

Уверенно, как сам Великий князь,

Клонясь вперёд, — не падая, не горбясь,

А именно — намеренно клонясь.

Но из седла меня однажды выбили —

Копьём поддели, сбоку подскакав, —

И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили

И засмеялись, плетью приласкав.

Рядом всадники с гиканьем диким

Копья целили в месиво тел.

Ах, дурак я, что с князем великим

Поравняться в осанке хотел!

Меня на поле битвы не ищите —

Я отстранен от всяких ратных дел.

Кольчугу унесли — я беззащитен

Для зуботычин, дротиков и стрел.

Зазубрен мой топор и руки скручены.

Я брошен в хлев вонючий на настил,

Пожизненно до битвы недопущенний

За то, что раз бестактность допустил.

Назван я перед ратью двуликим —

И топтать меня можно, и сечь.

Но взойдёт и над князем великим

Окровавленный кованый меч!

Встаю я, отряхаюсь от навоза,

Худые руки сторожу кручу,

Беру коня плохого из обоза,

Кромсаю рёбра— и вперёд скачу!

Влечу я в битву звонкую да манкую —

Я не могу, чтоб это без меня, —

И поступлюсь я княжеской осанкою,

И если надо — то сойду с коня!

1971–1974

Сначала было слово печали и тоски…

Сначала было слово печали и тоски.

Рождалась в муках творчества планета,

Рвались от суши в никуда огромные куски

И островами становились где-то.

И, странствуя по свету без фрахта и без флага

Сквозь миллионнолетья, эпохи и века,

Менял свой облик остров — отшельник и бродяга,

Но сохранял природу и дух материка.

Сначала было слово, но кончились слова.

Уже матросы землю населяли.

И ринулись они по сходням вверх на острова,

Для простоты назвав их кораблями.

Но цепко держит берег — надёжней мёртвой хватки,

И острова вернутся назад наверняка.

На них царят морские особые порядки,

На них хранят законы и честь материка.

Простит ли нас наука за эту параллель,

За вольность в толковании теорий?