Не забывай меня, любимый!

Сказав это, она умолкла, испугавшись, что объясняет слишком мудрёно, но Сенька понял, кивнул. Помолчав и глядя вдаль, на крыши слободы, на уже тронутое сумерками сиреневое небо над ними, в котором кликал чуть видный клин возвращающихся журавлей, спросил:

– Может, и остаться захочешь? Насовсем?

– Разве такое возможно?

Мери уже поняла, чувствовала, что он скажет, и в висках застучал жар. «Не поднимать глаз… Не смотреть… Боже, да что же это, что со мной, я глупо выгляжу… Почему я не могу на него посмотреть?» Она хотела сказать, что остаться ей, наверное, будет нельзя, что цыганам не нужна раклюшка в таборе, что зиму её терпели только из милосердия, чтобы не выгонять на верную смерть, а довезя её до Крыма, с радостью избавятся от чужачки… но Сенька понял слова девушки по-своему.

– Что ж… понятно, невозможно. Ты княжна. Что тебе за нами по дорогам бегать?

– Господи, какой ты глупый, нет же! Я вовсе не это имела в виду! – взвилась Мери, разом позабыв свои опасения и уставившись на Сеньку сердитыми глазами. – «Княжна, княжна»… Не надоело вам всем?! Посмотри на меня, какая я княжна?! Вот в этой юбке? И в этой кофте? И с этими пятками голыми?! И сегодня с нашими у сапожной будки два часа…

– Ой, гусеница… – вдруг с интересом сказал Сенька, глядя на плечо девушки.

В следующее мгновение Мери издала такой вопль, что парня откинуло в сторону.

– Ты чего?! Сдурела?!

– Ой! Ай! Вах, чеми деда, сними её скорей! А-а-а, я их боюсь!!! Я сейчас в обморок упаду!!!

– Да не ори… ну… Это она сейчас в омморок свалится с перепугу тебе за шиворот, ищи потом… – Сенька протянул руку, бережно снял с кофты Мери крошечную, испуганно замершую зелёную гусеничку, пересадил её на широкий лист мать-и-мачехи. Мери шумно, облегчённо вздохнула, передёрнула плечами. И вдруг почувствовала прикосновение тёплых губ к своей щеке.

Она сразу же встала. Сенька поднялся тоже, не сводя с неё глаз.

– Зачем, зачем?.. – отрывисто спросила Мери.

Повернулась и пошла прочь. Сенька догнал, загородил дорогу. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

– Пропусти, – усталым, каким-то потухшим голосом произнесла Мери, отводя глаза. – Не нужно этого. Я тебя всё равно не сумею ударить, я не могу живого человека в лицо бить.

– Зря, учиться надо, – заметил на это Сенька. – Время такое сейчас.

– Не на тебе же мне учиться… Пропусти. Я… Ну, не кричать же мне, право, Сенька?! Слобода совсем рядом, прибегут цыгане, что я им скажу?

Он невесело усмехнулся. Посоветовал:

– Скажи, что я тебя замуж звал.

– А я – что?.. – шёпотом спросила Мери.

– А ты, понятное дело, за цыгана таборного и в мыслях не держишь выходить, – мрачно ответил Сенька. – Так? Или нет?

Она молчала. Сенька отвернулся, сделал несколько шагов, спускаясь с косогора, остановился спиной к Мери. Не оборачиваясь, отрывисто сказал:

– Ты мне уже всю душу вытрепала. Помнишь, как зимой в сенях-то прижал тебя? Ты, верно, испугалась… а у меня больше твоего поджилки тряслись. Знал, поди, кого целовал. Но уж сил не было, прости. Опосля уж слово себе дал – нипочём боле не подойду, чего позориться зря… И вот, видишь… Грош цена такому слову.

– Ты всю зиму держался, – напомнила ему Мери, удивляясь, каким тонким, незнакомым стал голос, как мешает говорить дрожащая в горле струнка. – И полвесны.

– Что ж… держался. А вот посмотрел сегодня на тебя… как ты там возле будки-то… совсем как наши… И чую – не могу больше. Всё нутро впополам рвётся. Как будем-то, княжна?

– Вот ещё раз так меня назовёшь, – грозно произнесла Мери, сбегая к нему по косогору. – В самом деле по носу дам! Ой… – не удержавшись на крутом склоне, она поскользнулась и неловко ухватилась за рукав Сенькиной рубашки. Парень поймал её, поставил перед собой. Чёрные, огромные глаза качнулись перед лицом Мери.

– Вот сейчас, в лицо мне скажи – гожусь я тебе или нет? – ровным, спокойным голосом проговорил Сенька. – Если нет – прости. Клянусь, что больше шагу к тебе не сделаю и слова не скажу. Я понимаю.

– А если – да?.. – шёпотом спросила Мери.

И увидела, как дрогнуло окаменевшее тёмное лицо напротив, как растерянно разомкнулись твёрдые губы, несколько минут назад поцеловавшие её.

– Последнее слово – шутишь? Шутишь, чёртова кукла?!

– Не… не шучу… Да ну тебя совсем! За… замучил!!! – Мери закрыла лицо руками и опрометью, рискуя переломать ноги, кинулась вниз по косогору.

Сенька стоял столбом. Потом, спохватившись, кинулся следом, но Мери умчалась быстрее ветра: красная линялая юбка, мелькнув мимо кладбищенской ограды, затерялась в кустах и исчезла. Поняв, что догонять бесполезно, Сенька остановился, с шумом выдохнул, провёл ладонями по лицу, перекрестился, пробормотал: «Вот же чёрт…» Сел было на землю – и тут же снова вскочил, потому что кусты ракитника в трёх шагах громко захрустели. Из них не спеша вышел вороной, остановился и уставился на хозяина.

– Чёрта помянешь – он и явится! – свирепо сказал Сенька жеребцу. – И какого лешего тебя опять принесло? Что ты за мной как жена ходишь? Свечу, паразит, держать явился?! Что тебе в конюшне не стоится? Как ты вовсе оттуда выбираешься, можешь мне ответить?!