Не здоровайтесь с незнакомцами

— Как все, — сварливо проворчала она и вдруг звонко щелкнула зубами.

Вот где-то на этом моменте я начал отчетливо ощущать, что происходит что-то неправильное. Допустим, продавщица могла и поменяться, но продавать хлеб кусками все же немного странно. А уж брать его зубами — не спрашивайте, как я расшифровал странное поведение тетки в белом переднике, но она явно имела в виду именно это — и вовсе ни в какие ворота не лезло.

Однако я был мелким, а продавщица была взрослой, а значит, спорить с ней было еще более странно. Я наклонился над блюдом, взял зубами один кусок хлеба и закинул его в пакет. Глянул на продавщицу — она опять со скучным лицом читала газету. Это меня отчасти успокоило, я даже придумал себе какое-то «логическое» объяснение: такой способ продажи, наверное, должен быть приятнее покупателю. Хлеб вкусно пах, корочка аппетитно хрустела на зубах. Накидав в пакет несколько кусков, примерно на буханку, как мне показалось, я завязал концы в тугой двойной узелок. Узлы я научился вязать совсем недавно и на тот момент вязал их где надо и не надо, гордясь новым умением.

Надо было как-то расплатиться, но неправильность происходящего все отчетливее стучалась в детское сознание и начинала давить, путая мысли.

— А… — неуверенно начал я, — а сколько он…

— Туда, — не отрывая глаз от газеты, бросила продавщица и никуда не показала.

Но я обратил внимание на стоявшую недалеко от нее пустую консервную банку, которую поначалу принял за пепельницу. Нерешительно заглянув в нее, я увидел там несколько монет, смятую купюру, какие-то еще железки и бумажки, совсем уж непохожие на деньги, гнутую скрепку и странный гвоздь. Он был не круглый, какие я привык видеть, а какой-то граненый, с выпуклой шляпкой.

Я высыпал в банку деньги из кармана и уже собрался было уходить, но вспомнил про батон белого. Осмотревшись, я заметил его на прилавке справа от продавщицы. Просто один белый батон. Уже отчаявшись что-то понять, я взял и его.

— А он сколько? — все же попытался я навести хоть какой-то порядок в ситуации.

— Мы Марфу знаем, — буднично ответила тетя в белом переднике и перевернула газетный лист.

К этому моменту я был уже твердо уверен, что веду себя как-то не так. Не тетя отвечает невпопад, а я сам задаю неправильные вопросы, которые не вписываются в диалог, и мне должно быть стыдно за свое поведение. А еще у меня в животе зрело странное ощущение холода, будто впереди меня ждало что-то нехорошее, вроде похода к стоматологу или в поликлинику, чтоб сдавать кровь из пальца.

С окончательно испорченным настроением я вышел из магазина на пустырь и начал растерянно озираться. Как я уже говорил, когда я шел от бабушки, магазин находился на пустыре по левую руку, а значит, сейчас мне надо было направо, домой. Но знакомая бабушкина улица была слева. Я вышел из магазина, только он почему-то стоял с другой стороны пустыря.

Но больше всего меня потрясло не это. По какой-то странной детской логике, важнее вдруг стало то, что я не заплатил за белый батон. Получается, я его украл. Тут в голове, в которой и так уже была каша, замелькали бессвязные мысли про милицию и тюрьму, куда непременно должны посадить меня, потому что я теперь воришка. Я торопливо кинулся назад в магазин, дверь в который теперь была одна и открывалась почему-то наружу. Я залетел внутрь и ошалело замер.

Помещение теперь было гораздо больше. Ширина осталась та же, но магазин уходил куда-то далеко вглубь. Стало гораздо темнее, никаких ламп на потолке не было, уличный свет лился только через два окна по бокам от двери. И он как-то странно мигал. Внутри было совершенно пусто, сыро и пахло плесенью. Плесень цвела зеленоватыми лохмотьями на стенах, пятнала пол и потолок, с которого кое-где отвалилась штукатурка. Где-то капала вода, а вдалеке, в темном дальнем конце странного помещения, позади плохо видимого в сумраке прилавка, возилось и пощелкивало что-то очень большое и неповоротливое. Потом с той стороны раздался скрип и влажный треск, как будто это что-то начало перелезать или переваливаться (а может, и перетекать) через прилавок, который ломался под его весом.

Это было уже слишком. Я швырнул батон прямо на пол и вылетел наружу, сжимая честно оплаченный пакет с кусками хлеба и стараясь не зареветь. Отбежав несколько шагов, я увидел впереди сельский клуб, а за ним, на нужной стороне пустыря, магазин. Перед магазином стоял небольшой грузовичок, в котором обычно привозили хлеб.

Ощущение пространства вернулось вместе с пониманием, что позади меня вообще не должно быть никаких строений — там был широкий просвет между домами соседних улиц. Пустырь тут должен был продолжаться до самого берега реки.