Небесные верблюжата. Избранное

На заходящем солнце горели ярко очерченные оранжевым лица, укладывали вещи. «Ну, с Богом!» — Тронулись. Чухонская телега завизжала железом и захлябала по ухабам апрельской дороги. Повернулись и отплыли назад избы станции. Открылась безграничная земля, млеющая в вечернем возрождающем упоеньи. И началось необычайное, о чем только лучи предсказывали. От последних греющих солнечных полос возникало настроение совершающегося громадного весеннего чуда, было в молодом воздухе присутствие детского вдохновения.

Что это так свежеет воздух? Обнимает вокруг, и в душе что-то открылось безумно-широкое. Почему тревожно поднимается и захватывает свежая волна в груди? Пахнет корою и озоном и невыносимо сильно, трогательно горячо пахнет согретой зеленой елью. Прежде так не бывало. Отчего так радостно? — Это мы еще так рано не выезжали из города, ты все видишь в первый раз ранней весной. — Ай, что так пахнет и сырым, и теплым, едва поехали шагом? — Это, верно, земля из-под снега. Мысли суетятся, новое мчится вихрем навстречу.

— Мама, что это такое светло-лиловенькое по овражку?

— Это же цветы.

— Как, уже цветы, когда еще травы нет и деревья без листьев?

— Да, это самые, самые первые весенние; они цветут, едва обогреет землю. Иногда еще снег лежит, а они рядом цветут, а здесь их еще и пригрело на припеке.

Мама весело говорит, и тени тянутся по червонному косогору.

— Мама, посмотри, там под темными елочками белеется пятно, точно большой платок!

— Это еще снег остался обтаявший.

И при этом ответе тебя охватывает непонятная напряженная радость. Невозможно сидеть смирно в экипаже: это остался ведь последний снег от зимы, мы ее победили, холодную, заставлявшую скучать в городских комнатах. «Это последний снежок!» Мама рада этому так же, как мы, и сейчас она такая близкая-близкая, понятная мама.

У дороги чернел мокрый торф, светлела прошлогодняя трава, рыжел и зеленел мох. Незаметно ускользнул последний язык косого луча и серость прозрачная, ясная объяла все. Сумерки пахнут цветами, прохладой и ночной землей — она дышит сырым теплом, и обуревает нарастающая тревога безумного весеннего восторга; и нарастающий восторг вокруг в апрельском вдохновенном воздухе, обнимающем округлыми волнами землю, и в развертывающихся поворотах дороги, манящей к будущему, неизвестному. Хочется торопиться куда-то, бежать, прыгать и от бодрости хвоистой оттаявшей земли хочется быть великим, непременно. Интересно, чтобы так ехали будущие великие люди, предназначенные для большого творчества, и непременно мы с сестрой должны быть ими! Недаром на душе так совсем особенно.

Была апрельская распутица, на дороге ямы с протаявшим рыжим песком; колеса скользили и скатывались, телега совсем накренялась, дух захватывало, но это были настоящие приключения. Остановки… вылезали… торопливый говор… и близко, близко свежая земля под ногами. Пахло черноземом, лошадьми; лиловая звездочка цвела в темных прошлогодних листьях, из лесной опушки веяло сырью, и опять ехали, ехали… шагом и рысью, и опять толкало в телеге, и под конец закачало в легком грёзном утомлении, потому что ехали долго, долго.

Пошла мызная дорога, стало ровнее. Это был первый привет обетованной земли. Темнее, лесистей, таинственный поворот нырнул в старый ельник; копаные канавы чуть блестели в голубой тьме. Еще повернули, мимо чуть шевелившихся елок. Раздалось: «Ну, слава Богу, приехали!» Выехали в просвет; впереди темнело громадное, как корабль, чудовище-строение. На прозрачности еловых вершин чернели смелые очертания крыш — это наш дом. Что-то страстно больно захватило от восторга грудь. Лай собак гулко долетал откуда-то; ехали через необъятный двор; посреди росли гигантские ели: сквозь них мелькали строения.

Подъехали. Из подъезда струился желтоватый отблеск в еще светлый голубой вечер. Перед домом стружки; мерещились в сумерках кирпичи, пахло новой стружкой, терпкой газовой смолой в весеннем вечернем воздухе. Сверху лестницы бежали две деревенские девушки и радостные восклицания неслись к нам. Как хорошо! Тут радуются нашему приезду, значит тут все родные, милые люди, все поглощено восторгом приезда.