Небесный огонь

Мы поднимаемся по этой зеркальной лестнице, стараясь не хлюпать в лужицах, но часто оступаемся, и во все стороны разлетаются веселые брызги. Кажется, подъему не будет конца, но мы все-таки достигаем вершины крутосклона. Отсюда тропа идет почти по ровному месту. И опять — смена красок. Справа гряда невысоких холмов, подножья которых сплошь покрыты черничником. Темно-зеленые кустики лежат плотным ковром. Чуть выше, ступеньки на три,- поляны брусники с блестящими, словно полированными или позолоченными жесткими листочками.

Ямки-выбоинки на тропе реже, лужиц почти нет. Тропа втягивается в дебри папоротников и почти пропадает в мясистых толстых листьях бадана. Еще немного — и вокруг одна черемша. Ничего, кроме черемши. А где же тропа?

— Куда теперь идти? — озирается Арминек.

Кажется, он решил надо мной подшутить.

— Толай, когда ты перестанешь быть хозончы? Иди вперед. Ищи балаган.

— Слушаюсь,- говорю я.

Арминек нарочно отстал, пропуская меня. Ладно, посмотрим. Иду первым. Потихоньку оглянулся — Арминек свернул вправо и припустил бегом. Понятно. Он хочет первым оказаться в шалаше, спрятаться и разыграть меня. Давай, давай! Я с дороги теперь не собьюсь. Сейчас будет знакомый родничок, и чуть подальше — шалаш деда Нартаса.

По левую руку уже видна Черная макушка — Хара тигей; Впереди мокрая лужайка, окруженная кустами терновника* черной смородины и кислицы. То самое место! Вон елка, под которой земля такая плотная, как хорошо утрамбованный пол в юрте. От этой елки мы тогда и увидели шалаш. Еще несколько десятков шагов — родничок. Вперед! Прямо к балагану.

Двери прислонены к входу, как мы их оставили. Я отодвинул одну доску, просунул голову, крикнул:

— Арминек! Выходи!

Никто не отвечает.

Я зашел в шалаш, снял рюкзак и повесил на колышек, вбитый в столб. Выскочил наружу, огляделся. Нет Арминека…

Кинулся туда, сюда — не видать. Начал аукать — не отзывается. Побежал к Черной макушке — может, там он спрятался? Тоже нет. Дальше идти не рискнул — страшновато, глухомань начинается. Там, наверно, медведи бродят… Покричал. Только эхо отдается. Кричать громко тоже боязно. Ругаю про себя друга: «Разыграть хотел, думал, заблужусь. А сам?..»

Над тайгой сгустились сумерки. Перестали петь птицы. Изредка где-то далеко вскрикивал удод. Я вернулся в шалаш. Рядом с ним разжег костер, чтобы по запаху дыма Арминек, если он в самом деле сбился с дороги, мог найти направление. Сходил к родничку и принес воды. Над огнем сначала высоким столбом поднимался густой белый дым, но постепенно растаял стал легким, летучим, едва заметным. Пришлось подкинуть травы, и костер снова выдохнул клубы белого дыма. И кстати: комары, видно, давно ждали, когда я к ним пожалую, и набросились целыми стаями.

За Хара тигеем какая-то глупая кукушка, несмотря на поздний час, прокричала несколько раз, а потом, совсем как человек, расхохоталась. Чего только в тайге не услышишь!.. А хохот у нее противный.

Но где же все-таки Арминек? Я начал беспокоиться. Покричал… Без толку.

Так же беззаботно журчал ручей. Когда-то давным-давно к родничку приладили берестяной желоб, и вода лилась из него, как из крана.

Чем же заняться? Я взял котелок и алюминиевую чашку с клубнями саранок и корнями кандыка. Вымыл их под желобом в роднике. Там же почистил и выпотрошил хариусов. Вернулся к шалашу.

Стало совсем темно. Уже ни на что не надеясь, еще не сколько раз позвал Арминека. Хоть и не ел ничего чуть не с самого утра, а ужинать не стал. И уху варить расхотелось, пустой чай гонять тоже желания не было. Долго сидел у костра, поддерживая огонь. Когда стали слипаться глаза, забрался в шалаш и сразу заснул.

…Меня будто кто-то толкнул. Вскочил с топчана и не сразу сообразил, где нахожусь. С трудом пришел в себя, выбрался из шалаша, долго зевал и чихал. Только-только начинало светать. Утро прохладное, небо ясное. Свежий воздух окончательно прогнал сон. Побрел к роднику умыться и за ним, шагах в десяти, не больше, увидел что-то темное. Не то зверь, не то человек. Вгляделся — Арминек! Он полулежал, опершись на пень и спрятав голову под воротник телогрейки, как курица под крыло.

Вот он шевельнулся…

«Ага! Все еще разыгрываешь. Ну что ж. Давай поиграем».

Я отошел в сторону, сделал круг и подкрался сзади, чтобы хорошенько припугнуть его. Будет знать, как шутки шутить!

Вот он совсем рядом — только руку протянуть. Странно… То ли от холода трясется, то ли плачет? Нет, однако пугать не стоит. Потихоньку возвратился к шалашу и оттуда стал негромко звать.

Арминек вскочил на ноги, испуганно покрутил головой и, припадая на левую ногу, пустился бежать к Черной макушке.

— Арминек! Куда ты? Иди сюда! — кричал я, а он удирал еще быстрее.

Погнался за ним, продолжая окликать:

— Арминек! Толай я. Слышишь? Я Толай!

Не оглядываясь, он бежал все дальше. Я-то не хромал и потому довольно быстро настиг его. Арминек совсем обессилел, к тому же зацепился за что-то ногой и упал. Я схватил его за шиворот, чтобы не вырвался, и не переставал повторять, что это я. Помог ему подняться, но продолжал крепко держать.