Небесный почтальон Федя Булкин

Только что-то точно там есть у нее. Вон кулак-то как крепко стиснула! Опасается, что я подгляжу.

Не холодное, теплое, живое, не мертвое, не красное, не зеленое, разноцветное… на «н» начинается, на «а» кончается, на потом остается…

– Видимое или невидимое?

– А это, Федя, как посмотреть. За стеной не видишь ты, а там люди живут, под землей не видишь ты, а там муравьи. За дверью не видишь, а там позвонят. Кто же звонит тогда?

– Гости?

Нет за дверью гостей никаких. Хитрит опять что-то бабушка. Но опять не отпускает надежда меня, вдруг да есть что таки…

– Ладно, я сдаюсь лучше, бабушка, покажи…

Пусто!

Провела меня… провела!

Ничего в кулаке ее как и не было, так и не было!

– Как же не было, Федь, ничего, а надежда?

– …Дал Господь Федоту надежду – для души одежду.

А Федот не носит, каракуля просит…

Дал душу Федоту, а ему ее кормить неохота.

Сидит Федот на печи, грызет калачи. С душой голодной, да в одежде модной. Самому, говорит, мне мало, тебя еще не хватало…

Только, Федь, как человек ни оденется, душа от рогожек не греется. А надежда, Федь, всегда впереди, где ни ходи…

А я надеждой согрелся, воздушным тортом объелся…

– Дал Господь воздух Федоту. Трудная пошла у Федота работа. Воздуха наловить, про запас накопить. Набрал воздуха про запас. В кастрюлях, в бутылках, в горшках припас. Буду, думает, воздух варить, чай из воздуха пить, торговать, что воздуху зря пропадать?

Тут, говорит, у меня воздух речной, тут свечной, тут малинный сушеный, тут зимний студеный, тут летний полевой, тут дождевой, тут сладкий весенний, тут горький осенний. Тут липовый, луговой, тут ромашковый полевой…

Тут с мельницы, тут из ельницы.

Воздух с птичьим щебетом, с ветерком, молочный, гречишный, песочный…

Воздух капустный! Рубленый, вкусный!

Как мед продает воздух Федот, черпаком в ведра льет, просеивает, с комаром и с мошкой отсеивает…

– Разбогател он, да, бабушка?

– А как же! Замок с дохода построил. Воздушный. Не тесный, не душный… Крыша только, говорят, подтекает, никак Федот воздухом в небе дырку не залатает…

Обиделся на Бога Федот: воздуха, говорит, не видно, даже дышать обидно…

Это надо так понимать из бабушки, что воздух не видно, а есть. Ничего, говорю, пока дышим.

Это ладно с надеждой. И что воздух есть, хотя и невидимый, делом проверено.

…А душа?

Есть у нас с бабушкой «Популярная медицинская энциклопедия». Среди нас с бабушкой тоже она популярная, время от времени. Все болячки в ней как живые. Как во «Вкусной здоровой пище», с удовольствием, с аппетитом художником нарисованы, не захочешь, а залюбуешься! Вот как в Клапке с Джеромом, что мне папа в детстве читал, все болячки своими кажутся…

Сразу ясно становится, что не жить.

В ней есть карта человека распотрошенного. От головы до пяток скелетный срез. Есть в нем синие ниточки, есть красные, из каких внутри все друг с другом в человеке сшитое, кровообращения круг, пищеварения, ну и всякие прочие. Все что есть.

Самое главное из всего, что там распотрошено, – сердце, от сердца во все направления эти нитки разноцветные тянутся. Развернул энциклопедию на этой странице бабушке, так и ахнула:

– Фу ты, страсть!

Не страсть, а карта, инструкция, по которой каждый человек внутри сделанный. Каждый, бабушка. Даже ты!

– Ну и где тут душа нарисована? Покажи?!

– Тело, Федь, как, помнишь, у той бабочки – куколка, душу защищать сделано. А душа внутри спрятана, и науками ее, рентгенами, потрошителями, микроскопами, слава богу, что не разглянешь. А она растет себе потихонечку, а потом, как вырастет, тело тесным станет ей, как скорлупка птенчику, вот она и проклюнется, как воробушек улетит…

Ну, не знаю…

– А когда вылетает, почему не видно ее? Или тоже это обман, как у фотографов? Улыбнись, сейчас птичка вылетит, да?

…Ничего ни разу не вылетало! Одни обещания. Столько раз фотографировали меня: и в детском саду, и на класс сейчас, и отдельным портретом фотографическим, и всегда фотограф так: «Улыбнись, сейчас птичка вылетит!»

Потом вспышка. А потом улыбайся, не улыбайся уже, из-за вспышки этой, как вылетала птичка, не видел.

И совсем не нравится мне, что тело для души скорлупа! Скорлупа – вещь тонкая, ненадежная. По ней за завтраком чайной ложкой – тюк! – и сиди себе, отколупливай, выгребай да соли…

Лучше латы бы душе подошли. Бегемота, например, так просто из бегемота не вытащишь. Слона не вытащишь. Черепаху не вытащишь.

Ежа не вытащишь. И улитку-то даже не вытащишь, приспособились… Бабушка!

– Ты мне больше, пожалуйста, яиц не вари…

– Это что так, Федь, ты же любишь?

– Это раньше любил. Ведь не думал же, что там эти души…

А икра красная, бабушка?!.

А минтая? В три раза мельче…

Это сколько же душ я, бабушка, загубил?!

– …Душа, Федя, в небо просится, а тело по земле носится. Как сносится – так и сбросится. Полетит душа в небояси, а тело – из князи в грязи…

Тело жалко. Что тела! Старого свитера… Душа – эгоистка!

– Сносит – сбросит, значит, да, бабушка?!

Одни крысы первыми бегут с корабля.

– Что-то страшно мне, бабушка… вдруг и нет ее все-таки?

– Кого нет?

– Да души-то этой, раз она такая бездушная…

Вот умру, а ничего из меня не выпорхнет… темнота одна…