В трактире при постоялом дворе гостевой зал оказался довольно просторным. Несмотря на идущую войну, посетителей там сидело за столами немало. А сами столы и лавки выглядели вполне добротными и даже оказались ошкуренными. В заведении у перекрестка дорог останавливались перекусить те из беженцев, возвращающихся из Акры в родные места, которые были не слишком бедны. Эти люди пересидели нашествие армии Бейбарса за каменными стенами столицы, имея возможность заплатить за пищу и за услуги.
А цены в Леванте, как поведал Бертран, на большинство товаров и услуг держались в разы выше, чем в Европе. Конечно, во многом такому росту цен способствовала идущая война. Но и торговые общины Венеции, Генуи и Пизы, соперничая друг с другом, специально взвинчивали стоимость всего и вся, чтобы получать с продаж баснословные барыши. Но, получалось, что сильнее всего от войны страдало небогатое население. Те христианские бедняки, кто не имел возможности заплатить городской страже за то, чтобы их пропустили в город переждать вражеское нашествие, становились жертвами врагов в первую очередь. Потому что именно на них, на беззащитных крестьянах, сарацины вымещали всю свою злобу, резали многих, а оставшихся массово угоняли в рабство.
Григорий рассматривал людей самого разного вида. Многие гости постоялого двора имели не европейскую, а, скорее, восточную внешность. Других голубоглазых блондинов, кроме Бертрана и самого Грегора, видно не было. А коричневатый левантийский загар уравнивал по внешнему виду темноволосых и кареглазых выходцев из южной Европы, итальянцев, испанцев и уроженцев южной Франции с местными жителями королевства крестоносцев в третьем поколении.
Первый крестовый поход состоялся больше чем полтора века назад. И многие семьи тех первых христианских поселенцев, приехавших из Европы следом за крестоносным войском в поисках лучшей жизни в завоеванных землях, за это время уже перемешались с местными. Колонисты из Европы в Леванте часто обзаводились женами из армянок, гречанок, крещенных сарацинок и евреек. И дети от таких браков назывались пуленами. Причем, не только простые люди вступали в смешанные браки, но даже и знать. Например, знаменитейший и богатейший в Иерусалимском королевстве баронский род Ибелинов хорошо разбавила восточная кровь гречанок из Державы Ромеев и армянок из Киликии.
Эти полукровки по внешнему виду мало отличались от тех же коренных сирийцев. Поэтому пленный Мансур никак не удивлял христиан в трактире своим видом. К таким парням, как он, невысоким и загорелым брюнетам с небольшими усиками и бородками, здесь давно привыкли. Много похожих местных парней служили наемниками в той же армии Акры. Даже сержанты ордена тамплиеров набирались из подобных людей.
Государство крестоносцев было многонациональным и главной опознавательной системой свой-чужой левантийцы в третьем поколении все еще считали не национальную, а религиозную принадлежность. А она не была написана у человека на лбу. Но, если смуглый парень приехал в компании двух христианских рыцарей, да еще и монаха, то его принадлежность ни у кого не вызывала никаких вопросов. Тем более, что приехал он на лошади и не был связанным. Потому с первого взгляда понять, какое место занимает этот местный в прибывшей компании, является ли он слугой или конюхом, или же просто едет в роли попутчика, не представлялось возможным. И, тем более, никто не подозревал в нем врага. Видя, что окружающие относятся к нему вполне лояльно, Мансур повеселел и даже начал улыбаться. Когда они уселись за длинный стол на не менее длинную лавку, сарацин спросил у Григория:
— Ты меня отпустить? Я не быть пленником?
Родимцев кивнул, подумав, что наконец-то избавится от странного парня. Но, неожиданно сарацин предложил:
— Твоя оруженосец нет. Я быть.
— А своему шейху Халеду, получается, больше служить ты не хочешь? — спросил Григорий.
— Я сдаваться. Пленник. Трус. Халед не простить, — сказал Мансур.
Родимцева, конечно, несколько удивило желание этого парня остаться при нем. Но, Григорий сразу подумал, что ординарец ему, конечно, не помешал бы. Иначе самому придется и за конем ухаживать, и все звенья кольчуги вычищать, и меч точить, да и много чего еще делать. А с ординарцем, то есть с оруженосцем, существование сразу сделается несколько попроще и приятнее. Правда, говорит он на языке франков плоховато. Но ничего, подучит потихоньку. Какие его годы? На вид парню лет двадцать. Так что лучше такой оруженосец, чем никакого.
— Ну, будь моим оруженосцем, если хочешь. Только денег у меня не имеется, чтобы жалованье тебе платить. Разве только покормить могу, — сказал Гриша.
Мансур обрадовался и заулыбался.
— Нет, нет! Ни в коем случае нельзя, чтобы нехристь стал оруженосцем у христианина, да еще и у храмовника! Церковь такое не одобряет! Да и тебя, брат Грегор, выгонят из ордена с таким оруженосцем, — возмутился монах Иннокентий, сидящий рядом.
— Я хотеть крестись. Мой мама франк называть меня Мишель, — выкрутился хитрый сарацин.