Нечестивицы

Вчера, когда все спали, когда воцарилась полная тишина, когда я убедилась, что коридоры опустели, я босиком направилась к Убежищу Просветлённых. Услышав шаги Сестры-Настоятельницы, я замерла. Её шаги способны разрушить напольную плитку, землю, жизнь, на которую они ступают. Я прихватила нож, которым удалось сделать щель в стене моей кельи. Он походил на тот, каким я вместе с детьми-тарантулами взламывала двери. Ножом я открыла замок пустой кельи по соседству с чёрной резной дверью. Эту келью всегда держат свободной. Вскрыть её оказалось легко: наверное, они думали, что никто не отважится на такое. Я услышала, как Сестра-Настоятельница вошла в Убежище Просветлённых.

Я пробыла в келье довольно долго, несколько часов. Мне нужно было убедиться, что Сестра-Настоятельница ещё не проснулась. Когда мои глаза привыкли к темноте кельи, мне показалось, что я вижу два ящика, накрытых простынями, а может, два вольера? И тут же почудилось, что я слышу стон, плач, похожий на тот, что бывает во сне. Но я решила не выяснять, что или кто там находится. Если Каталина и Элида, то для них уже слишком поздно. А главное для меня – Лусия.

Перед дверью Убежища Просветлённых я проявляла максимальную осторожность, старалась не шуметь, хотя замок оказался сложным, да и как ему быть здесь простым? Впрочем, Улисес объяснил мне все необходимые приёмы, а я освоила ещё и собственные. Изучение этого замка потребовало больше времени, чем я надеялась затратить, но как только поняла его механизм, сразу же ушла, не открывая дверь. Не хочу вызвать у них подозрение, но зато теперь я знаю: как только решу войти в убежище, вскрою его за считаные секунды.

Завтра наступит тот самый день, когда я вытащу Лусию оттуда.

* * *

Эти слова содержат мой пульс.

Моё дыхание.

И музыку, излучающую кровь, которая пульсирует в моих венах.

Я – в дупле дерева, в моём лесу. Теперь-то мне понятно, что лес – не просто скопление деревьев, он не может быть ограниченным пространством, он содержит подземную, микроскопическую жизнь, а также жизнь воздуха, в котором отражается великолепие этого живого собора. Свет, проникающий сквозь листья, образует полупрозрачные колонны, сияющее море, которое постепенно расширяется. Я чувствую ауру, мощь, вибрирующую в воздухе. Могу даже прикоснуться к ней, ласкать тепло светящихся частиц кончиками пальцев. Я – часть этого языческого храма, святилища предков.

Сейчас я пишу острым кончиком пера. Это перо какой-то птицы, которая, должно быть, всё ещё где-то летает. Оно синее, как яркая синева ласточек. А эти слова – цвета моей крови, смешанной с грязью. С кровью из раны в моём животе.

С первыми ударами колокола нас бросятся искать. Впрочем, меня будет трудно найти, ведь я скрываюсь в зарослях. На поиски могут уйти часы. Но у меня нет времени копать себе могилу, чтобы позволить корневищам пронзить мою кожу, чтобы дождаться, пока из моего разлагающегося тела вырастут плоды, травы или грибы. Нет времени умирать, глядя в звёздное небо.

Я продолжу писать до тех пор, пока не ударят в колокола. Когда это случится, настанет время спрятать мои бумаги и удалиться. Я возьму камень, которым заточила это перо, и располосую свою рану, чтобы вытекло как можно больше крови. Вся кровь из моих жил истечёт, как красный дракон, которого примет, поглотит и преобразит земля.