Именно здесь вновь появились блуждающие огни, ранее замеченные на западе адептами Имперского Сайка. Сам великий магистр Мисунсай, свирепый Обве Гёсвуран одним из первых увидел их прерывистое свечение – объёмные вспышки, прорезающие выбоины в чреве Пелены. Он стоял на переднем крае руин Дорматуз – там, где сынам Тидонна приходилось отбивать самые яростные атаки и где, поражённые хорами, во множестве пали колдуны его Школы. Сперва ему показалось, что его подводит зрение, но взгляд, брошенный им на адептов его личной тройки, убедил его в том, что если это и иллюзия, то уж очень реальная.
Всякий дурак мог видеть Метки. Огни в своём множестве и неистовстве разгоняли мрак Пелены, отдельными проблесками являя взору части Орды – целые области, кишащие чем-то вроде копошащихся в чернилах личинок…
Колдуны… Десятки колдунов – судя по пиротехнической плотности и геометрической неразберихе приближающихся огней.
Смутное тление стало туманным свечением, вскоре усилившимся до сияния гностических устроений – во всяком случае, именно так с самого начала решил великий магистр. А затем, один за другим, их фигуры проступили в бурлящих пыльных шлейфах. Они шли в двадцати локтях над истерзанной равниной – некоторые, в силу своего безумия, совершенно голые, другие же облачённые в архаичного вида широкие развевающиеся одеяния. Их рты и глазницы сияли мистическим блеском, а их колдовство обрушивалось на вопящие внизу пространства, сея гибель и опустошение.
–
Квуйя наступали неровной дугой, извергая перед собой завесу искрящегося всеуничтожения. Могущественнейшими из них были Випполь Старший – сику времён Ранней Древности, подвизавшийся в Атритау и среди сынов Эамнора, а также Килкулликкас – ещё один истинный отпрыск Иштеребинта, что, принадлежа к числу Позднерождённых, тем не менее сумел в полной мере раскрыть свои дарования. Именно он в ходе Инвеституры низверг Дракона Ножей – Муратаура Серебряного. Также в числе явившихся был и печально известный Суйяра’нин – сиольский ишрой, которого древние летописцы именовали Бескровным за его невероятную бледность и который некогда странствовал по людским царствам и, будучи известен как Алый Упырь, служил визирем смертным королям до тех пор, пока не превратился в эрратика и не был вынужден просить милости у Нильгиккаса – короля Последней Обители. Он, единственный из всех нелюдей, имел определённое отношение к Мисунсай, ибо его жажда власти и прочие хищнические повадки во времена Поздней Древности вдохновили его основать Совет Микки, а его методы, хотя нынешним адептам Мисунсай это было и неведомо, как раз и подтолкнули эту Школу к наёмничеству. Именно Суйяра’нин первым начал требовать от своих клиентов вытяжку из их крови, удерживая её до окончательного расчёта в качестве залога – то же самое практиковала и Мисунсай. И именно его прозвище послужило причиной того, что люди почитали всех нелюдей за упырей-трупоедов.
Никто их тех, кто сейчас наблюдал за квуйя, не был способен узнать никого из них, ибо были эти души древнее древних. Они видели лишь кунуроев, Ложных Людей, о которых говорилось в Хрониках Бивня, – существ, чья телесная мощь и плотская красота пристыжали людей своим совершенством, а лица были неотличимы от шранчьих. Упырей. И, тем не менее, сейчас на них надвигалось явственное проявление величия, поражающего всех тех, кто не был непосредственно поглощён грязью битвы. Эти нелюди не были развращёнными эрратиками, подобными тем, с кем им ранее довелось сегодня столкнуться – безумцами, изуродованными обрывками мучительных переживаний, которые они ещё способны были извлечь из своей памяти. Сё были последние кунурои, оставшиеся Целостными, шествовавшие в сиянии своей древней славы. Пробудилась легендарная ярость квуйя!
Нелюди Иштеребинта ответили на призыв их Святого Аспект-Императора!
Песнопения извергались сияющими вспышками из их черепов. Квуйя приближались, паря над поражёнными скверной полями в своих традиционных позах – грудь выпячена, а руки отставлены назад, словно они пытались протолкнуть свои сердца через толщу воды. Перед самым мигом явления колдовства они резко вытягивали руки вперёд, меняя положение тела на прямо противоположное и словно бы выстреливая свои Абстракции. И шранки гибли под ударами их гнева, как гибли они в те времена, когда их души ещё были молоды, а вся непристойная мерзость Сотворения этих существ была свежей, как пытка. Блистающие параболы вбивали шранков в грязь. Сверкающие гребни превращали их в горящие свечи. И они визжали, как визжали когда-то, обращая свои завывания к парящим в небесах призрачным фигурам, приходящимся им отцами. Их обращённые вверх лица сминались, словно зажатые в кулаке куски шёлка, кривясь в безумных гримасах. Они зрели в небесах своих древних врагов и ненавидели их – как ненавидели тех и люди, так же как и шранки обращавшие свою ненависть на более совершенные, нежели они сами, образы.