Нечестивый Консульт

Будучи сакарпцем, он знал об опасностях, поджидающих тех, кто употребляет в пищу шранков. Жизнь в Пограничье была слишком трудна, и не было зимы, когда Соггских Чертогов не достигали бы слухи о случившихся там и сям развратных оргиях. Но всё же это были лишь слухи.

– А душа остаётся голодной, – продолжал Сорвил, – и истощается. Те, кто ест их чересчур долго, превращаются в беснующихся зверей.

Цоронга теперь пристально смотрел на него. Самый тяжёлый момент миновал.

– На вкус они словно рыба, – сказал Цоронга, потянувшись подбородком от ключицы к плечу, – и одновременно будто ягнёнок. И у меня текут слюнки от одного упоминания о них…

– От этого можно излечиться, – пробормотал Сорвил.

– Я не болен, – ответил Цоронга. – Те, кто был болен, ушли, последовали за экзальт-генералом прямиком к своему проклятию.

Затем, с несколько преувеличенными ужимками человека, вспомнившего нечто важное, он вскочил на ноги и, пробравшись сквозь палатку, начал рыться в недрах своей молитвенной сумы.

Сорвил сидел, чувствуя лёгкую досаду, что этот порыв Цоронги отвлёк его от размышлений над материями гораздо более важными. Он впервые понял всё безумие, всю сложность положения, в котором оказалась Великая Ордалия, ибо тот факт, что путь её пролегал по этим проклятым землям, означал, что им попросту нечего есть…

Не считая своих лошадей… своих врагов…

И самих себя.

Несколько мгновений ему казалось, что он не может дышать, ибо ужасающая логика этого предположения была совершенно очевидной.

Кратчайший Путь…

Всему происходящему, даже этим грехам, какими бы дьявольскими и чудовищными они ему ни представлялись, отведено своё место. Они были не чем иным, как необходимыми жертвами, вызванными обстоятельствами, а всё их невероятное безумие лишь в полной мере соответствовало тем невообразимым целям, которым они призваны послужить…

Может ли это быть так? Может ли быть, что всё, чему ему довелось стать свидетелем – действия и события столь мерзостные, что рвота сама по себе извергается из животов непричастных, – суть просто… неизбежные потери?

Величайшая жертва?

Биения его сердца отсчитывали время, на которое остановилось дыхание.

Знал ли Аспект-Император о том, что всем этим душам предначертано сгинуть на сём пути.

– Да! – завопил Цоронга в каком-то диком ликовании. – Да!

И что это говорит о противнике Келхуса – Консульте?

Кипящий гул древних, обрывочных воспоминаний…

– Он здесь!

Могут ли они и в самом деле быть настолько злобными, мерзкими и нечестивыми – да и кто угодно вообще? Может ли существовать зло настолько чудовищное, чтобы это было способно оправдать любые злодеяния, любые зверства, способствующие его уничтожению?

Ты чувствуешь это… ты, носивший на своём челе Амилоас…

Сорвил оцепенело взирал на задубевший, словно язык мертвеца, мешочек в руке Цоронги. Видневшийся на коже бледный узор был всё таким же запутанным, каким он его и запомнил – полумесяцы внутри полумесяцев, подобные Кругораспятию, но расколотому на куски и сваленному одной беспорядочной грудой. «Троесерпие» – как-то назвала его Серва. Древний знак Анасуримборов.

– Некоторые утверждают, что Аспект-Император мёртв, – свирепо бормотал Цоронга, в его диком взгляде чудились образы гнева и насилия, – но я-то знаю – он вернётся. Я знаю это, ибо мне известно, что ты нариндар! Что Мать Рождения избрала тебя! И он вернётся, ибо вернулся ты. А ты вернулся, ибо он не умер!

Внезапно воздушная невесомость мешочка, вмещающего в себя железную хору, показалась ему чем-то странным и даже нелепым. Они были словно пух…

В этот момент он не понимал ничего, кроме того, что ему хочется разрыдаться.

Что же мне делать?

Пухлые чёрные пальцы обхватили его бледную руку, а затем сдавили ладонь, заставив его взять мешочек.

Какой-то ленивый жар, казалось, сгущался меж ними.

– Вот так, вот так, я знаю… – выдохнул Цоронга.

Его тело, длинное и гибкое, дрожало, как и собственное тело Сорвила.

– Знаешь что? – пробормотал юноша.

Игривая улыбка.

– Что мы с тобой пребываем там, где не существует греха.

У Сорвила не возникло желания отстраниться, и это послужило для него причиной ужаса столь же сильного, как и всё, что ему довелось увидеть и о чём помыслить этим днём. Взгляд его в каком-то оцепенелом изумлении изучающе блуждал по страстной ипостаси своего друга.

– Что ты имеешь в виду?

Проблеск чего-то давно ушедшего в его карих глазах.

Му’миорн?

– Я имею в виду, что есть лишь одно правило, что ограничивает нас, и лишь одна жертва, что мы обязаны принести! Убей Аспект-Императора!

Они обменялись долгими взглядами. Настойчивым, с одной стороны, и притворно-недоумевающим – с другой.

Я плачу, ибо я скучал по тебе.

– Всё остальное – свято… – с волнующим неистовством в голосе выдохнул Цоронга. И действительно казалось, что всё уже решено. Зеумский принц смахнул прочь свет фонаря.

Сильные руки во тьме.

* * *

Обнажённые, они лежали во мраке палатки, потея, несмотря на холод.

Даже когда они закончили, его метания никуда не делись.