Нечисть, нежить, нелюдь

– Девятерых, – раздался голос, и на прогалину вышел стрелок. Вернее, почти вывалился, арбалет дрожал в слабых руках, лоб покрыла испарина, раны наверняка снова открылись… Но он пришел. Рион, в руках которого не было даже завалящего ножичка, показался из-за ствола ближайшего дерева и без интереса осмотрел наших новых знакомых. Вооруженная половником Мира выглянула из-за плеча бывшего чаровника.

– Девятерых, – невозмутимо повторил чернокнижник, – признаю ту, что зовется Айкой Озерной, членом моей семьи и беру на себя полную ответственность за ее поступки. Обещаю, что причинивший ей вред будет отвечать передо мной и моим высоким родом жизнью. Тьма свидетель.

Черное облако на его руке вспучилось, заворчало, как недовольная предгрозовая туча, и вспыхнуло сразу несколькими молниями.

– Слово принято, – констатировал Вит.

Капрал сплюнул и кивнул стоявшему надо мной солдату, тот убрал меч в ножны.

– Меня в это не впутывайте, – высказалась появившаяся Оле и решительно шагнула к седовласому, таща за собой мальчишку. – Господин солдат, я их знать не знаю и знать не хочу, кто такие и чего по лесам шастают.

Я вскочила на ноги, солдат отпрянул и сотворил знак, отвращающий зло. Конечно, знать не знает нас Оле, а предавать положено только мне.

Михей покачнулся, обеспокоенная Мира попыталась поймать его, но куда худенькой девушке удержать деревенского парня! Стрелок повалился и уронил тихо ойкнувшую помощницу.

– Капрал, до города проводите? С нами раненый, – проговорил Вит, устало опуская руки. На мой взгляд, опуская чересчур поспешно. – Или мы теперь все в ваших глазах недочеловеки?

– Осади назад, сынок, а то, маг ты там или нет, старый Рэйвен зубы тебе пересчитает. Никто не скажет, что мой десяток оставил на съеденье тварям, – тут он посмотрел на меня. Я, не сдержавшись, широко улыбнулась, продемонстрировав старику зубы, – женщин и детей. Но пойдем сейчас. Никаких ночевок в этом лесу. Эриш, Тиш, помогите им собраться, – отдал он приказ и оглядел темные деревья. – Неизвестно, сколько еще этих притвор по округе шатается. Она, конечно, знает, но не скажет.

Конечно, не скажу. Потому что не знаю.

Притвора… Как много скрыто в этом слове. И как мало. Притворами называют любую нечисть, что встает на две ноги и прячет зубы, притворяясь человеком. Любую тварь, что может надеть сарафан. Это и богинки, и болотники, это и Мара, и навь, и подменыши, и леший. Да мало ли на свете созданий, что водят человека за нос и мучают до смерти! Воз и маленькая тележка. Но что-то я никогда не слышала о таких вот белесых притворах. А ведь десятник называл незнакомца и меня именно так, и вряд ли имел в виду всю двуногую нечисть, вместе взятую. Вампирами тоже называют кого угодно: и комаров, и нерадивых невесток, и кровососущих мавок, что живут в низинах… И самих вампиров, правда, если молва не врет, обитают они в основном за Тесешем.

– Не знаю, чего это на белом свете творится, – рассказывал седовласый Виту. Чернокнижник вел лошадь по тропе, рядом крутился вездесущий Кули, часть его восхищения была перенесена с Михея на солдат, к вящему облегчению последнего. – Но, считай, с новолуния покоя не знаем. Из каких нор кто только не повылазил. – Десятник покачал головой. – Ящерликов порубали, потом выворотни[23] деревню на юге разорили, теперь вот притворы, а ведь двадцать лет об этой погани слышно не было.

Шедшая впереди Оле оглянулась, вытаращила глаза и стала плеваться, последний, так сказать, метод обороны от нечисти вроде меня. Интересно, а что изменилось с той поры, когда она сидела рядом у костра и передавала мне миску с похлебкой?

– А еще, говорят, огневок видели, – с тоской закончил десятник. – Не дай Эол, полыхнем!

– Нечисть оживляется только в плохие годы, – ответил Вит и тоже оглянулся, в кои-то веки посмотрел на меня, плеваться не стал, лишь окинул возок с Михеем и сидевшую с краю Миру хмурым взглядом.

– Они и делают их плохими! – зло сказал воин, что держал надо мной меч, он и сейчас не спускал с меня глаз. Приглядевшись, я могла с уверенностью сказать: почерневший как минимум вчерашний синяк очень подходил к его щетине. – Они! – Он обличающе указал на меня, понукавшую мерина, что тащил возок.

– Я чего тебе сделала, служивый? – не удержалась от вопроса. – На ногу наступила?

– Да ты… да как ты смеешь говорить? Как ты смеешь…

– Охолони, Тиш. – Десятник огладил подбородок и посмотрел на нахмурившегося чернокнижника. – Обижены они на ее породу. Обижены и злы. Третьего дня городская стража на рынке притвору поймала, самку, та рыбу воровала, хотели ее того… – Он провел рукой по горлу. – Да бургомистр не дал, велел в клетку посадить, к нему во дворец доставить.

– И они обиделись за то, что не дали мечами помахать? – спросила я, а воин дернулся.

– Нет, – зло ответил тот, что шел вместе с Рионом, замыкая наш маленький отряд. – Никто не знал, что та тварь уже спарилась с… с этим, – и он указал рукой на мешок, куда запихнули голову убитого чужака. Ткань давно пропиталась кровью.

– Они парами живут, как лисы. И никогда не бросают своих.