Неделя ущербной луны

— Начну тогда издалека… Меня, честно говоря, давно заинтересовала гидрогеология наших северных регионов. Обширнейшие заболоченные пространства, гибнет лес, исчезают пашни, закочковывается и без того узкая полоса сенокосной поймы, — голос Кости снова креп.

Славка моргнул — раз, другой и опять замер, а Данилов передвинулся в центр скамейки.

— …Нынче не обязательно быть дипломированным инженером, чтобы понять, что значит для нас мелиорация. Все газеты теперь пишут об этом, пожалуй, чаще, чем о космосе. И не удивительно. Если не мелиорация — тогда что еще поможет человеку создать надежную продовольственную базу? Что бы ни писали об океане и морях, как о весьма и весьма малоиспользованных кладовых мира, хлеб все ж родится на земле. Только на земле. А ее, оказывается, не так уж и много. И поливать ее надо, не дожидаясь дождичка. Да что я вам говорю: все это прописные истины, и не знать их может разве что человек с гастрономическими потребностями…

Андрей слушал и не слушал Костю. Вдруг со стыдливым отчаянием представил, как Лиза смотрела на него от двери. «Что это она, в самом деле, вот еще новости… Господи, вот еще не было печали!»

А музыкант прав, тысячу раз прав, сказал он себе, чувствуя трезвую ясность и какую-то пугающую решимость этого внутреннего своего голоса; нельзя считать, что ты работаешь честно, думая только о своем профессиональном призвании, если волей-неволей участвуешь в делах всего отряда, всей партии, а дела эти ведутся мало сказать спустя рукава; быть честным, если рядом с тобой ты видишь творимое другими зло и молчишь, — нельзя. Нельзя-а…

На посиневшие к рассвету окна неярко скользнул с улицы свет, дождинки отчетливо проступили, и по ровному урчанию мотора шофер Лопатников, не вставая с места, определил:

— Кажись, «газон» начэкса…

— Да ну? — встрепенулся баба Женя.

— Чей же еще, — мстительно сказала сторожиха, прильнувшая первой к окну. — Только это не сам начальник, а Протягина, вон, я вижу, из машины вышла, Полина Захаровна, как же.

Все, кроме Кости и Андрея, прилипли к окнам. Баба Женя, сделав знак убрать закуску и мензурки, устремился к двери, бурча:

— Вот не спится бабе… Прикатила спозаранку.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

От Семена, ночевавшего дома, узнал Фролка Чекунов, что съемщики встали табором под Паньшином, на угоре за бором, почти что рядом с кладбищем и заброшенной церквушкой. С самим начальником отряда Семен посчитал за благо не встречаться, а перекинулся словом-другим с Ильей Даниловым, с которым столкнулся у сельмага, и айда прямиком на участок.

Выслушав подручного, капитан почесал под кепкой. Перебрались… А и хрен бы с ними, со съемщиками. Больно ему нужны. Проку-то от них: что есть они, что нету. Да обмолвился Семка, что Илья закупал в сельмаге «Зубровку» — литра три будто бы. На день рождения самого Романа. А вместе с отрядниками — что и взволновало не на шутку Фролку — якобы праздновать будет и его Катерина.

Вот этого он никак не ожидал. Сутки всего как дома, еще, поди, и с огородом-то не управилась, а уже со съемщиками путешествует. На всякий случай переспросил Семку:

— Ты точно понял, что это моя Катька? Может, другое какое имя? Сторожиха Лопатничиха, к примеру, или начальникова племянница Лизка…

— Глухой я, что ли, — сказал Семка. — Да она и сама, Катерина-то, была в сельмаге, закупала продукты. Я сразу ее признал. На ней еще платок такой вроде как с маками по полю.

Все ясно. С какой бы стати Семену придумывать. Поднесла-а женушка подарочек…

— А про скважину, случайно, ничего тебе не передавали?

— Про какую это еще? — насторожился Семен. — Новую, поди, зачинать?

— Новую, новую! — вскипел Фролка. — Не сидеть же здесь все лето. Трубы-то, где они? — подбоченясь, спросил он Семена, будто тот был виноват, что так и не доставили их на участок, хотя за сутки могли бы и успеть.

— А кто бы мне что сказал… Илья, что ли?

Фролка искоса глянул на Семена, махнул со вздохом рукой. Конечно, много ли Илья знает. Хотя тоже отмочил номер: взбрыкнул, как месячный теленок, умчался к съемщикам. Совестливость, видите ли, заела. Фролка-капитан — мошенник, завышает категорию грунта и портит научную картину, а он, Илья Данилов, чистенький, значит.

Ладно, сказал себе Фролка, еще поглядим. Только вот за что ему обидно. Разве это дело, бросить его тут одного? Ну, допустим, вчера он вернулся в дымину пьяным из Паньшина и не помнит, что тут ему говорили. Но можно же было оставить на участке вместо Ильи того же музыканта! И с указанием: завтра, мол, бурить в таком-то месте, если не придет машина с обсадными трубами. Не-ет, и музыканта забрал Ромка, и записки никакой не оставил…

— Ну, вот что, — Фролка опять вздохнул и поглядел вниз по склону. Скомандовал: — Бери-ка топор, Семен, и айда за мной.