Неделя ущербной луны

Он покусал травинку, опять поглядел по сторонам. Но в лице уже не было интереса ни к птичкам, ни к солнышку, ни к чему другому, — лицо Фролки выражало горькое недоумение.

«За один только месяц, — подумал он снова о Романе, — рога у него подросли заметно: из телка сразу в бодучего бугая превратился… А меня все ж не боднет ни за какую провинность на скважине. А все почему? — всколыхнулось в его душе старое подозрение. — А все потому, что он охаживает мою Катерину! Ну, погоди же… Ой только случай, ой только случай!»

Он упал лицом в траву и покатился, выдирая ее с корнем руками и зубами — только земля на зубах заскрипела. А потом затих, затрясся весь. Но и это скоро прошло. Поднялся какой-то усталый, не облеченный и, утирая глаза заскорузлыми пальцами, шумно отсмаркиваясь, открыто пошел к лагерю.

2

Они все суетились, как в последнюю декаду перед важными праздниками. «Как же, встали на трудовую вахту», — усмехнулся Фролка. Илья махал топором — ладил артельный стол. Музыкант нес на себе от ручья бидон с водой, а Лопатник лежал под своим вездеходом — гремел разводными ключами. Рядом сидел на корточках, заглядывая под раму, шофер начэкса, — Фролка без интереса глянул на зеленый «газик», будто приезд экспедиционного начальства его теперь не касался. Инженер с техником пилили на дрова сушняк, поверх лесины сидела в штанах секретарша Лизка — тоже чего-то вздумала приехать. Не съемочный отряд, а компания туристов.

Как раз в этот момент, когда Фролка подошел к ним и они увидели его, Илья свалил молоденькую березу, в три маха ошкурил ее и бересту с ветками бросил в костер. Валко прянули к сосновым верхушкам завитки терпкого дыма. Фролка удивился про себя, что перед личной его бедой с Катериной враз отодвинулась куда-то, будто и не было ее вовсе, обида на бывшего своего рабочего — обида, что сбежал самолично, не по приказу; решил небось: Фролка — рвач, Фролке бы только рубль длинный. Взять бы да сказать ему сейчас, чего он затевает с новой скважиной, но теперь и говорить неохота.

— А, Фрол! — держась за поясницу, улыбнулся инженер, но, едва глянув на мастера, тут же осекся. Бросил пилу, подошел, ерзнул пальцем по грязной его рубахе — внюхался. — По болоту шел…

— А то! По воздуху, что ли…

Инженер помолчал, как бы с удивлением стараясь проникнуть взглядом в самые Фролкины зрачки.

— А к тебе целая делегация чуть было не направилась. Роман с главным геологом да Уваркин с нормировщиком. Только вот вездеход у Лопатникова отказал некстати… А на маленьком «газике» к тебе не проскочить, ты сам знаешь.

— Знаю, знаю… Фролка-капитан все знает! — зло усмехнулся Чекунов. «А, иди они все… Катерина где?» — тоскливо огляделся он. Спрашивать про нее ни у кого не хотелось, и Фрол пошел наугад к шатровой палатке.

— Катя? — осторожно позвал он, останавливаясь перед пологом. Позвал еще тише, и опять никто не откликнулся, но уже и без того он точно знал, что Катя его здесь, шагнул, поддел сапогом полог и увидел ее. Сидела себе преспокойно, холера, чистила картошку и игриво так улыбалась.

— Ты че это прилетел? — спросила она, сдувая со лба челку. — А грязный-то, грязный, господи!

— Это я тебя хочу спросить…

Он шагнул в палатку, присел на длинный ящик с полевым буром и рывком расстегнул на груди рубаху: вот когда он почувствовал усталость. И дневную, от работы, и недавнюю, когда у него возле кладбищенской ограды вдруг сухо стало в горле.

Катерина пытливо смотрела на мужа, пальцы ее замерли, длинная спиралька кожуры свисала с оголенной картофелины. Фрол уставился на эту картошину и чему-то нехорошо улыбался.

— Ты че седни, Фролка! — натянуло засмеялась она. — Пьяный, что ли. Ну, достукаешься. Тут как раз высокое начальство понаехало.

— А чхать я на него. Ты зачем, говорю, здесь? — вздрогнул он, оторвал от картофелины взгляд и, тяжело задышав, поднялся. — А ну, живо, поехали домой! Иди она вся, геология такая!

— И впрямь очуманел, — испугалась Катерина, отсаживаясь подальше. — Ты бы сначала узнал, что к чему. Ты все хотел, чтобы я работала? Пожалуйста. Теперь я повариха по приказу. Оклад и полевые, сорок процентов. Сначала бы спросил, а потом уж и нападал. Ну прямо как с цепи сорвался.

Она сразу успокоилась и, хоть на время беря верх, уже по-семейному въедливо корила своего мужика. В ней звучало теперь долгожданное: «А ведь ревнует, ревность это в нем! Значит, любит!»

Но Фролка все еще недоверчиво щурился:

— В повара… Очень интересно. Опять же Петька Лопатник на это место свою бабу хотел пристроить…

— Он-то хотел, да и сам Евгений Иванович мечтал от нее избавиться, да Лопатничиха взбрыкнула — не согласилась. Вот я и подала заявление. А не веришь — спроси Протягину. Она сама и распорядилась. По-человечески.

— Скажи как гладко, — насмешливо протянул Фрол, но уже теряя остатки сомнений и вновь обретя покойное, ровное чувство. — Сама Протягина.

— А то кто! Если не Протягина, то чего ж тогда не произвели меня раньше, до ее приезда?