Неделя ущербной луны

Но сон сном, а вот рука начинала мозжить взаправду, как и в те дни, когда и впрямь случались аварии и ее натрудишь, наломаешь в авральной работе. Это уж, видно, теперь на всю жизнь: руку придавило еще на монтаже хлораторов, после армии, и вот стоит лишь упомянуть в разговоре про эти чертовы махины, как рука тут же и даст о себе знать. Да что там разговоры — даже глупого сна хватает, чтобы растравить проклятущую застарелую боль в кисти.

— Это все потому, — сладко зевая спросонья, рассудила Зинаида, — что ты сам глупеешь с возрастом. — Она досадовала, что Венька разбудил ее ни свет ни заря только затем, чтобы пересказать свой сон. — Ты же уверял когда-то, что вообще никаких снов не видишь.

— Мало ли что! Раньше и ты не будила меня среди ночи своим храпом, — обиделся Венька.

— Чего-чего? — Уже готовая уснуть, Зинаида удивленно открыла глаза. — Храплю! Да мне мама еще в детстве говорила, что я сплю, как мышка. А мышки разве храпят? — со всепрощающей улыбкой просунула она руку под его шею.

— Хм, мышка… — отодвинулся Венька. — Хорошенькая мышка! — с какой-то мгновенной отчужденностью глянул он на жену, напоминавшую ему своей голенастостью и худобой скорее всего цаплю. — Кошку она имела в виду, твоя мать, старую облезлую кошку! Мурлычет которая на всю комнату.

— Ну знаешь! Да если бы я не заставила себя привыкнуть…

— К чему бы это?

— А к тому, что ты зубами скрипишь по ночам. С ума можно сойти от этого скрипа, забежаться куда глаза глядят.

— Ну и беги!

— Нет, я подожду, когда ты убежишь. Думаешь, я не знаю, — Зинаида шмыгнула носом, отворачиваясь к стене, — почему ты ездишь на завод в такую рань, за два часа до работы?

— Ну, почему? — Венька даже приподнялся на локте.

— А потому, что снова шашни завел с этой Раисой, кобель чертов!

Венька вздохнул протяжно:

— Ох и ненормальная же ты, Кустицкая…

— Ага, а ты нормальный. Дальше некуда. Да, господи, — всхлипнула Зинаида, — разве я не знаю? Тебе уже и работа твоя аварийная надоела хуже горькой редьки, а ты все с ней расстаться не можешь, хотя от газа пожелтел, как початок кукурузы.

— С кем не могу расстаться, с Раисой?!

Слово за слово, переругались с утра пораньше.

«Ну что ты с нее возьмешь?» — думал Венька уже в автобусе, поражаясь тому, как Зинаида все переиначила.

Всю дорогу до завода он простоял на задней площадке, насупленно уставясь в окно. Никого не хотелось видеть, никаких знакомых, кто бы ни входил в автобус.

Вспоминая последние слова жены, Венька все больше мрачнел. Как ни крути, а сердце подсказывало: все же есть в ее словах и какая-то правда…

Смешно получалось, что она, эта правда, была как бы скрыта от него самого.

В слесарке он сразу, как только притворил за собой дверь, примостился на краешек железной скамьи. В безлюдной пустоте любые звуки отдавались тревожаще гулко, и лучше было посидеть без всякой суетни, чувствуя спиной через стенку потаенный гул хлораторов и рукавных фильтров.

Хорошие были минуты. Особенно если все цеховые агрегаты гудят, посапывают размеренно, без надрыва. Кожей чувствуешь: все в порядке пока что. И не о чем тут думать.

Только вот голая ветка тополя, которую бестолково дергало ветром, то и дело стучала в окно, и в этом стуке мнилось что-то потерянное.

А до начала смены был еще битый час.

— Ха!.. На ловца и зверь бежит. Привет, керя! — с порога улыбнулся ему Торпедный Катер, слесарь ночной смены. — Ишь как удачно я нагрянул…

В свете потолочной лампы сияли вставные зубы Торпедного Катера. Ну и глупая же у него привычка — называть Веньку керей, корешом значит. А какой он ему кореш? Работают чаще всего в разных сменах и вместе не выпивали даже в дни получки, когда каждому рад и угостил бы хоть самого черта. Он и имя-то настоящее этого Торпедного Катера не знал. Говорили про него, что когда-то служил якобы на флоте, с той поры вечно щеголял в тельняшках, и вот за это и зато еще, что был несуразно долговязым и беспримерно нахальным, прозвали его Торпедным Катером.

Венька решил было тут же отбрить его как следует. Моду взял! Пусть ищет себе керю в другом месте. Но, как назло, вспомнил, что так и не наварил обкромсанные лопасти винта для лодочного мотора, о чем христом-богом просил его этот заядлый рыбак.

И Венька смутился, не зная, куда девать глаза.

— Привет… — только и сказал он.

Тиская ладонь, Торпедный Катер ловил его взгляд, словно пытаясь заглянуть в душу.

«Гляди не гляди, — подумал Венька, — а ничем я тебя не обрадую».

— Ты знаешь, какие у нас последние дни выдались…

— Знаю! — весело хохотнул Торпедный Катер. — Чепе у нас было, но все обошлось.

«Фу, черт возьми, — Веньке стало и вовсе неловко, — он же одним делом со мной занимается, тоже аварийщик и наладчик. Хотя авария была как раз в нашу смену, мы пластались-то, крутились как угорелые, вот все и обошлось».

— А теперь я нарочно в дневную напросился, — снова блеснул Торпедный Катер железными зубами. — Вот мы и наварим сейчас мой винтик, пока время есть.

— А ты сам-то чего? Такие же руки.

— Ха, сам… Смог бы, конечно. Да ведь в том-то и дело, что у меня просто руки, а у тебя, говорят, золотые.

— Так уж и говорят…