Недетские истории

С бывшим своим одноклассником Вахой он встретился уже после того, как снаряды разрушили дом и погибла мама. Борька бродил среди развалин и совсем ослаб, хотел где-нибудь притулиться и заснуть ― будь что будет, даже если и замерзнет, ― была зима. Ваха вынырнул неожиданно и узнал Борьку сразу, схватил за рукав и поволок куда-то в опасную глубину полуразваленного дома. Там, в самом маленьком помещении, горел костерок, рядом ― кастрюлька, немножко хлеба и картошки, в углу лежали тряпки, старое женское пальто (укрываться, наверное), горстка стреляных гильз, неизвестно зачем. Пока Борька отогревался и пил теплую воду, заедая хлебом, Ваха коротко и как-то наспех рассказал, что сначала куда-то пропал отец, потом мать, ходившая его искать, не вернулась тоже, деревенская родня брать к себе мальчика не захотела ― с его семьей (отец женился на русской) отношения были неважные. Может, в конце концов и взяли бы, но Ваха на поклон не пошел ― не больно надо. Он уже взрослый, как-нибудь перебьется.

Томасу удалось уговорить ребят показать свое жилище. Он вообще умел разговаривать с мальчишками, хотя своих детей еще не было, но ― умел. Он угостил их сигаретами, купил промасленные банки консервов, чаю и напросился в гости. Дети привели журналиста в развалины, показали свой угол, рассказали, как трудно бывает уберечь свои вещи от других бездомных, рыскающих среди камней, как опасны бывают голодные собаки. Томас рассказал, что работает на телевидении и что может заснять их, Борьку и Ваху. Весь следующий день был посвящен съемкам. Дети готовили еду на костерке, бродили по улицам, попрошайничали и даже пытались что-то стащить на рынке у торговца, с которым заранее договорился Томас, они рассказывали о своей жизни, с трудом подбирая слова и утирая носы грязными кулаками. Томас сделал сюжет об этих мальчишках, даже не рассчитывая, что его поставят в эфир в редакции его далекого немецкого телевидения, просто больше снимать было нечего, а журналист не любил бездельничать.

Сюжет показали в тот же вечер, без купюр. На следующий день в редакции не смолкали телефоны, люди хотели знать, что стало с детьми, какова их судьба, как можно помочь. В этот и многие последующие дни на телевидение писали, звонили, приходили... Продюсеры не знали, что отвечать всем этим людям, как принять их помощь, они говорили, что скоро из командировки вернется автор материала, наверняка расскажет всем и все. Томас действительно вскоре вернулся на родину, но не мог ничем дополнить свой материал, который обсуждала теперь уже вся страна. Он позвонил знакомой русской журналистке и предложил сделать из его материалов свой сюжет и показать в эфире, может быть, в России проще будет оказать детям помощь, хотя... таких детей в Грозном, конечно, много.

Сюжет был сделан и показан теперь уже на российском телевидении, но особого отклика не вызвал. Российский зритель видел за эти годы слишком много трагичного, гораздо больше, чем нужно сердцу, чтобы ожесточиться и очерстветь.

Томас получил новое место работы ― во Франции. Во-первых, он очень хорошо знал французский язык, а во-вторых, время от времени руководство компании проводило ротацию, двигая своих зарубежных корреспондентов из одной страны в другую. Томас уехал и некоторое время работал в Париже, все чаще задавая себе вопрос: почему он больше не навестил детей в развалинах убитого города, почему не купил одежду, не нашел какой-нибудь детский дом? Хотя какой там детский дом... Он пытался связаться с теми, кто еще оставался работать в Грозном, просил найти мальчишек, но не мог по телефону объяснить, где искать... Прошел год. Томас приехал в отпуск и тут же попросил послать его на месяц в командировку в Чечню. Надобности не было, но ему пошли навстречу. Зачем он едет туда, Томас не мог ответить даже сам себе.

Развалины по-прежнему занимали почти всю территорию города, их как будто стало даже больше, или просто Томас в своем Париже забыл о том, как они выглядят. Он долго искал место, где разговаривал с детьми, но никак не мог сориентироваться. Наконец Томас понял, что то, что год назад было полуразрушенным сооружением, теперь стало огромной грудой кирпичей. Походы на рынок ничего не дали ― ребят он там не видел, расспросы торговцев тоже ни к чему не привели. «Что ты мучаешься?» ― спросил знакомый русский журналист, бывший военный, а потому лучше других приспособленный к опасной жизни в Чечне. «Вот, говорят, где-то в пригороде какая-то женщина свой детдом сделала ― всех подбирает, моет, подкармливает... Поедем, сделаем сюжеты, все равно делать нечего... Опять никаких новостей».

История одиннадцатая. Самоубийца