Читаем Недетские сказки полностью

– И что после этого я должна испытывать к нему? Впадать в экстаз? Присоединиться к толпе его воздыхателей? – взрывала она эмоциями пространство старого ковра. – Нет, роль мученицы по идейным соображениям не для меня. И во имя чего, спрашивается, я должна приносить ему в жертву свое крохотное удовольствие жизнью? Он же никого не замечает рядом с собой! – привычно вторила она словам Комнаты.

Да, родину не выбирают, и кому судьбой предначертано родиться и жить в сумеречном пространстве старого ковра и утолять голод лишь разглядывая картинки с недосягаемой модной Одеждой – тот вряд ли способен на объективное отношение к миру.

Завтрак у Тиффани – звучит прелестно, но вряд ли останешься сыт.

9

Каждый раз, когда день переходил в ночь или наоборот – в это полное мистических предчувствий сумеречное время – деревянные панели Шкафа тихонько поскрипывали, реагируя на перепады температуры воздуха в Комнате. И все, кто бы ни находился в это время поблизости, всегда в ужасе замирали от жалобных звуков, доносившихся из его глубин.

Считали, что это стонет безвременно ушедшая из жизни вешалка, которая высохла и стала привидением от безответной любви к Шкафу, конечно же. Она так и не смогла обрести покой и теперь вынуждена бесцельно бродить по бесконечным лабиринтам среди полок и ящиков.

Комната нередко использовала эту легенду, чтобы в очередной раз не столько поддеть Шкаф, сколько обратить внимание других на жестокий нрав «своего малыша».

– Да он просто бессердечная деревяшка! У него нет сердца! Ему безразличны страдания других! О, сколько же их, доведенных им до трагической развязки?! – всякий раз в такие моменты театрально заламывала руки Комната. – Неужели и нас – всех влюбленных в него, ожидает такая же кончина?

Наблюдая за подобными представлениями, Шкаф всегда недоумевал – о ком именно постоянно ведутся эти нелепые разговоры?

– Я никогда и никому не давал повода для фантазий на мой счет, – мысленно парировал он. – Вокруг меня нет никого даже близко подходящего под параметры моего идеала. Меня окружают исключительно чужеродные элементы.

– Я прекрасно помню всех, кто у меня внутри, – оправдывался он. – Что же касается возомнивших себя неизвестно кем, то пусть они сами отвечают за собственные фантазии. Мало ли что может кому-то показаться!? И если трезво соотнести свои претензии с достоинствами – то и несостоявшихся надежд станет меньше, и разбитых сердец, – подытоживал он.

Но все эти бесконечные перешептывания, многозначительные недомолвки и беспричинные подмигивания – приводили его в отчаяние.

– Ну что я им такого ужасного сделал? Что дало им повод для этих дешевых сцен? – недоумевал он. – Чем я мог их настолько разозлить?

На самом деле у окружающих была причина для постоянной пикировки Шкафа – этой причиной был он сам.

– Как он выглядит! Как держит дистанцию вокруг себя! Как корректен! – то и дело шептали вокруг.

Нечто подобное случается и у людей в период их взросления, когда на ком-то вдруг свет клином сходится, да так, что уже ни вздохнуть и ни выдохнуть, как у Ромео и Джульетты – если жить, то вместе и если умереть, то тоже вместе!

Да, но сколько лет им тогда было!?

И Шкаф, и его окружение уже давно вышли из пубертатного периода и представляли собой абсолютно зрелые объекты. Вероятно, это был тот уникальный случай, когда уже и в солидном возрасте вдруг теряют рассудок и, причем, все вместе – хором.

10

Шкаф не считал себя идеальным, и ему случалось ошибаться или быть резким. В целом он производил впечатление чего-то надежного, но когда ему случалось пребывать в дурном расположении духа, с кем не бывает, то и вешалки чувствовали это и помалкивали.

Как-то раз одна из Одноразовых (или Плебеек) не сдержалась и начала выкрикивать что-то совсем несуразное. И тогда Шкаф, недолго думая, так грозно скрипнул на нее, что от неожиданности бедняжка сорвалась с плательной штанги и в обмороке грохнулась на дно. Позже ее куда-то убрали, но это послужило хорошим уроком для остальных.

Именно этот эпизод с Одноразовой (или Плебейкой) и стал основой для небезызвестной истории с привидением. Когда Комната впервые услышала ее, то очень удивилась – зная характер «ее малыша», она не поверила ни единому слову. Поразмыслив, она все-таки решила, что было бы не плохо использовать эту историю в своих интересах: мол, Шкаф настолько влюблен в нее, что не может изменить ей даже с вешалкой!

И какое-то время она даже не распахивала окна и отменяла свидания с Ветерком.

– Пусть обо мне сложится впечатление, как о его верной возлюбленной, – плела она интригу.

Но когда изображать из себя монахиню ей стало совсем уж невмоготу – она решила действовать.

Комната прекрасно понимала, что все внимательно следят за ней. И стоит ей, к примеру, лишь чуть качнуть люстрой или пошевелить портьерой, как потом окажется, что таким образом она, будто бы, подает тайные знаки – не имеет значения кому и зачем. Ну, или какая-нибудь еще более несусветная чепуха – уже не однажды было проверено.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза