Недури

О, как. Я и сам не ожидал такого ответа.

– Ну, гуляй дальше. – После этих слов меня пронзила целая гамма болевых ощущений. Где-то щипало, где-то свербело, где-то кололо, где-то зудело. Я заорал.

Девушка, не сводя с меня взгляда, прошагала на прежнее место. Столкнув моё извивающееся тело с кучи земли, присела на колени. Ловко расчистила от листьев землю, открывая моему заплывшему взору, ямку. Сунула туда часы, невесть откуда взявшиеся и что-то прошептав, присыпала землёй бедный аксессуар.

Я бросился кататься по земле:

– Сука! Что это?! Что ты сделала?!

Ещё немного посидев над кучкой, Маша начала осматриваться. Приметив оранжево-жёлтый лист с пластиной, напоминавшей сердце, гордо взгромоздила его на самодельную могилку.

Наконец, девчонка поднялась и, вздёрнув сумку, направилась к близлежащему вымощенному тротуару.

На меня накатила та же паника, что и в первый раз. Когда вонючий душок от деда стал уходить за компанию вместе с ним.

Я попытался ползти следом:

– Не уходи! Объясни! – слова категорически не хотели подбираться, пока я боролся с припадками, пытаясь не отставать от Маруси – Я тут недавно, а ты, видимо, давно! – Эдуард, сегодня тебе в пору взять с полки пирожок за высокоинтеллектуальные умозаключения.

Маша молча продолжила двигаться по своему пути.

– Да стой ты! – наконец взбрыкнул я и попытался зацепиться за щиколотку девчонки, но, по закону жанра, рука моя проскользила сквозь неё. Я опешил – Нет… – обессиленно вырвалось у меня – Быть не может…

Девушка остановилась. Повертев головой, озираясь, она резко развернулась всем туловищем ко мне. У неё, видно, привычка делать такие «виражи»:

– Слушай сюда, клочок человека! Мне глубоко плевать, как ты помер и при каких обстоятельствах! Мне не интересна ни одна история из твоей жизни! Более того, – она вздёрнула указательный палец – Мне совершенно плевать как ты себя сейчас чувствуешь! Ты всё понял?

Я поднял влажные глаза. Розововолосая на секунду вздрогнула, но быстро пришла в себя. Она опустилась на корточки:

– Это была соль.

Я непонимающе вглядывался в уверенные глаза новой знакомой:

– Салат?.. – первая ассоциация, что пришла на ум, звучала именно так. И я её зачем-то озвучил.

Машка выдохнув, поднялась и удалилась прочь.

Не знаю сколько я пролежал, прогоняя по кругу алгоритм «Заплакать – успокоиться», но судя по всему довольно долго, ведь начало постепенно светать.

– Ну чавой, чистюля, как день минул? – вонючий старик возник над головой. Я смотрел на него перевёрнутого и меня начало мутить. Решаюсь воздержаться от ответа. – Ну голову-то что свесил, ай? На кой к Маньке пристал?

Вопросы его казались мне раздражающими, но злиться на старика сил не было вовсе:

– То гарланит, как зяпастый чёрт, то лежит, как воды в харю набрал. Ишь чё… – дедок причитая, снова достал газету.

Я невольно взглянул снизу на дату.

«11 ноября»

Глаза сами по себе расширились:

– Какое сегодня число? – вопрос на одном дыхании.

Старик подло сощурил глазки и улыбнулся:

– Ты неграмотный иль чё? Смотри, коль читать умеешь.

Он протянул мне газету. Опять. Руки вновь брать этот бумажный вестник не хотели, в голове уже выстроилась ассоциация: газета – плохие новости. Хотя, когда было иначе.

Я нехотя принял свёрток:

Ну вот же, 11 ноября. Вчера было 10 октября, а сегодня 11 ноября. Логично же.

– Ядрёна копоть… – протянул старик – А ты помер-то когда?

Слова застряли в горле.

Старец тихонько забрал у меня газету, словно боялся делать резкие движения, ну, или просто не хотел. Справедливости ради, бояться ему больше нечего.

– Оглох что ль… Бедолага.

Я аккуратно приподнялся, сначала на локти, потом на колени, позднее аккуратно выпрямился в полный рост. Вонючий дедок всё ещё стоял рядом.

– Мне надо выйти отсюда. – я ответил на предыдущий вопрос. Если интересно, пусть знает.

– Всем надо. – усмехнулся дед – А газётку-то она ведь передала, Маруська наша, девка, хоть и колюча, но без даты смерти не оставють…

Я взглянул на старика с раздражением. Теперь, когда свет начал выравниваться, я мог лучше его рассмотреть, да и к запаху я уже попривык.

Старая куртка, напоминающая кафтан. Какие-то обломки медалей на груди, по виду, века девятнадцатого. История в школе даром не прошла, спасибо, Асе Евгеньевне. Руки все в пузырях, да болячках. Глаза красные от слёз, потерявшие прежний цвет. Щёки впалые, губы обветренные. Кожа местами просвечивает вены, особенно возле глаз, от чего кажется, будто мужик только и делает, что читает по ночам.

– Выглядишь, старче, дерьмово. – заключил я, заглядевшись на руки.

– А оспа, сынок, другой вид давать не могёт. Как есть, так и выгляжу.

Я сглотнул. Оспа. И правда, верные признаки – эти самые отвратительные пузыри на руках. Фу. Когда мы проходили эту болезнь на биологии я старался быстрее перевернуть страницу.

– И давно ты… – я замялся – Тут? – сменим тему. Пора разбираться в этом чёртовом колесе.

Старик усмехнулся:

– Как годков сто по два раза, сынок.

– Двести лет?! – от неожиданности я вскрикнул.

– Да поди уж так, коль память на подводит.

«Твою мать, во влип.»

Безысходность снова накатила, я с размаху приземлился на лавку.