Недвижимость

— Вот-вот. Ожив, они без устали поглощают сахар и непрерывно размножаются. А вместо сахара выделяют алкоголь. Чем больше их становится, тем быстрее идет дело. Сахар, понятное дело, убывает. Зато увеличивается концентрация алкоголя. Должно быть, каждая… гм… гм… особь? — Будяев посмотрел на меня, словно ожидая, приму ли я это слово; я принял. — Каждая особь озабочена тем, чтобы сожрать как можно больше. Вещь экзистенциальная: надо полагать, именно в этом видится им смысл их короткого, но бурного существования.

Часы в соседней комнате пробили четыре. Будяев поднял брови и пристроил дымящийся окурок на пепельницу. Затем свинтил крышки с четырех или пяти склянок, которые стояли возле, и методично вытряс из них множество разноцветных таблеток. Как только он положил на блюдечко последнюю, раздался голос Алевтины Петровны:

— Димулечка, время!

Тут же и она сама появилась на пороге с большой кружкой в руках.

Удовлетворенно мыча, Будяев высыпал таблетки в рот и припал к воде.

— Вот так, — сказал он, ставя кружку и облизываясь. — Их становится больше. С каждым днем. Не исключено, что по мере размножения, то есть по мере снижения доли сахара, приходящегося на душу населения, эти существа тоже начинают относиться друг к другу все более нервозно и подозрительно. Можно предположить, что уличенных в воровстве бьют смертным боем. Между тем процесс идет. Отдельные случаи нехватки сахара переходят в его тотальный дефицит, поэтому и единичные стычки перерастают в широкомасштабные столкновения. Что дальше, Сережа? Дальше они неизбежно стихают. Я имею в виду столкновения. Не подумайте, что никто уже не хочет сахара. Нет. Просто концентрация алкоголя достигла такого уровня, что серьезно сказывается на всеобщем самочувствии. И как следствие на способности вести боевые действия. Понимаете? Наступает период вялой мирной жизни, духовным содержанием которой становятся болезненные воспоминания о том, как много прежде было сахара и как мало — алкоголя…

— Ну да, — кивнул я. — Где же ты, утраченная юность?

— Вот именно. Вот именно. Но оказывается, утрата юности — не самое большое зло. Есть и большие. Следующий этап — это уже преддверие последней катастрофы. Ведь тут какая вещь? Все предшествующие периоды тоже воспринимались как катастрофы.

Согласитесь, что всякое уменьшение доли сахара всегда воспринимается как катастрофа. Но теперь грядет истинная катастрофа. Объективная. Массовые обмороки… коллективные отравления… беспричинные смерти, — перечислял Будяев, ровно помахивая дымящей сигаретой. — Паническое замешательство… разрушение элементарных связей… утрата целей и святынь… распад морали и падение нравственности. Только у самых тренированных и живучих представителей этого быстро угасающего племени хватает сил, чтобы все-таки перерабатывать, перерабатывать, перерабатывать сахар в алкоголь!.. Понимаете?..

Сахара, как правило, хватает. Даже к тому времени, когда концентрация спирта становится окончательно смертельной, его еще немного остается. А? — Дмитрий Николаевич замолчал, взял из пепельницы сигарету и протянул: — Вот такое алиготе…

— И где же, по-вашему, мы сейчас находимся? — спросил я. — На каком этапе? Меня, собственно, вот что интересует: сделку-то мы успеем провести? Или уже не суетиться?

— Кто его знает, — вздохнул Будяев. — Я, собственно, имел в виду модель. Людей становится все больше, еды нужно им все больше, одежды нужно все больше, машин, пластмасс… все больше заводов дымит и вырабатывает отходы… Модель, модель мне нравится!

Процесс накопления побочного продукта, вот что красиво! И однажды — бац! Двенадцать процентов… А сколько накопили сейчас — я не знаю. Пять, шесть.

— Угу. На полпути, значит.

— Да вы не расстраивайтесь, — хмыкнул он. — Может, как иначе дело пойдет. С ускорением. Слышали, американцы хотят черную дыру организовать?

Я пожал плечами.

— Было что-то такое…

— Как же, как же! Вы представьте! Это ведь как? В один прекрасный день где-то там в Оклахоме, черт ее знает… в исследовательском центре… происходит запуск самоновейшего ускорителя элементарных частиц. Разгоняет до несусветных скоростей. Победа новых технологий. Теоретики, правда, сомневаются — как бы, говорят, черная дыра часом не возникла.

Тогда нам всем каюк. Но что теоретики? Не останавливать же из-за них все дело?.. И вот однажды утром некий молодой человек в белом халате… аккуратненький такой… рубашечка, галстучек при нем… улыбочка… Настроение радужное — ведь не каждый день такой ускоритель запускается. Блокнотик у него, ручечка — все честь по чести. Подходит он, значит, к пульту… Конечно, он знает о сомнениях этих маловеров теоретиков. Но гонит от себя мрачные мысли. Теории теориями, а диссертацию все-таки писать надо? — надо. Материал нужен? — еще как нужен! Никуда не денешься: дело, как говорится, житейское… а раз житейское, то какие могут быть сомнения?.. Подходит он, значит, к этому пульту, тянет палец к кнопочке… нажимает… И вдруг — хлоп! И все на свете слепляется в один комок размером с футбольный мяч: