Неестественные причины

Такие случаи, Далглиш знал, не были ред­костью. Фермер Билл Коулс, хозяйствовав­ший на двух сотнях ярдов неплодородной земли с восточной стороны от Данвичского шоссе, плохо смотрел за своими воротами, и овцы со свойственным их племени слепым упорством то и дело уходили с пастбища на дорогу. Начиналось настоящее столпотворе­ние – овцы громко блеяли, автомобилисты вовсю сигналили, стараясь оттеснить стадо с обочины, единственного места для парков­ки. Но эти открытые ворота могли кому-то оказаться на руку; такие овечьи набеги име­ли давнюю традицию: известно, что в былые контрабандистские времена овец прогоня­ли по прибрежным тропам каждую ночь, и они успевали затоптать конские следы, прежде чем появлялась с ежеутренним объездом береговая охрана.

Они подошли к перелазу через живую из­городь. Далглишу было дальше, на северную сторону мыса. Он остановился, чтобы попрощаться, и тут девушка неожиданно вы­палила:

– Вы считаете меня неблагодарной скоти­ной, да? Она ведь мне еще и содержание дает. Четыреста фунтов в год вдобавок к стипен­дии. Да вы, наверно, знаете. Здесь, похоже, все знают.

Кого она имеет в виду, можно было не спрашивать. Далглиш готов был сочувствен­но ответить, что Селия Кэлтроп никогда не упустит случая воздать должное собствен­ной щедрости. Но что его изумило, так это размер суммы. Мисс Кэлтроп повсюду про­возглашала, что живет на одни гонорары: «Ах, я бедненькая, у меня ни гроша за душой, все приходится зарабатывать тяжким тру­дом», – но никто не понимал этого в том смысле, что она нуждается в деньгах. Книги ее раскупались, работала она много, непо­мерно много по сравнению с Лэтемом и Брайсом, которые вообще считали, что ми­лой Селии стоит только удобно располо­житься в кресле и включить диктофон, как ее низкопробные творения польются сво­бодным и весьма прибыльным потоком. Лег­ко, конечно, ругать ее книги. Но если поку­паешь любовь, а цена даже не за любовь, а просто за то, чтобы тебя худо-бедно, но хотя бы терпели, – это учение в Кембридже плюс еще четыреста фунтов ежегодно – тут, по­жалуй, нужда в деньгах будет немалая. Каж­дые полгода – по роману; каждую неделю – публикации с продолжениями в «Доме и очаге»; и участие в скучных «круглых столах» по телевидению, всякий раз как агенту уда­ется пристроить; и новеллки под разными псевдонимами в дамских еженедельниках; и безотказное председательство на благотво­рительных мероприятиях, где за чай, прав­да, надо платить, зато реклама даровая. Дал­глишу стало жаль Селию. Все ее бахвальство и чванство, над которыми так потешались Лэтем и Брайс, – это лишь жалкий маскарад, прячущий тоску и одиночество. Может быть, подумалось Далглишу, она в самом деле лю­била Мориса Сетона? И ещё ему подумалось: интересно бы узнать, причитается ли ей что-нибудь по завещанию Сетона?

Элизабет Марли не спешила распрощать­ся, она продолжала решительно и упрямо загораживать ему дорогу. Далглиш привык, что ему поверяют тайны. Такова сыщицкая профессия. Но сейчас он не на работе. К тому же он-то знает: кто охотнее делится, тот гор­ше потом раскаивается. И обсуждать Селию Кэлтроп с ее племянницей у него совершен­но не было охоты. Хорошо бы Элизабет хоть не увязалась за ним до самого «Сетон-хауса». Он оглядел ее украдкой и увидел воочию, куда уходили в значительной части те четы­реста фунтов. На ней была меховая курточка с верхом из хорошей кожи. Плиссированная юбка из тонкого твида, похоже, шитая на за­каз. Туфли, хоть и уличные, тоже модные. Он вспомнил, как Лэтем однажды в его присут­ствии сказал, правда, вылетело из головы, по какому поводу. «Элизабет Марли бескорыст­но любит деньги. В наше время, когда мы все делаем вид, будто мы выше простой налично­сти, это даже подкупает».

Она стояла, прислонясь спиной к перелазу, и он не мог пройти.

– Да, конечно, она устроила меня в Кемб­ридж. Для этого нужны деньги и связи, если способности, как у меня, средние. Если ты талантливый, другое дело. Тогда тебя всюду примут. А для нас грешных все зависит от того, в какой школе учился, какие репетито­ры тебя готовили и кто тебя рекомендует. Тетя даже это умудрилась устроить. Она уди­вительно умеет добиваться от людей, чего ей надо. И ничуть не стесняется лезть со свои­ми просьбами, так что ей, конечно, проще.

– Почему вы ее так не любите? – спросил Далглиш.

– Да нет, лично против нее я ничего не имею. Хотя у нас с ней мало общего, вы со­гласны? Но эти ее писания! Одни так называемые романы чего стоят! Хорошо, что у нас разные фамилии. В Кембридже люди ис­ключительно терпимые. Если бы она, как во-довозова жена, делала вид, будто содержит бордель, а сама была скупщицей краденого, никто бы и глазом не моргнул. Но ее колон­ка в газете! Я готова сквозь землю провалить­ся. Еще хуже, чем книги. Знаете эту гадость? – Она протянула гнусавым фальцетом: – «Не уступай ему, дорогая. Всем мужчинам нуж­но одно».