Неестественные причины

И я решила, пусть делает по-своему, мне-то это ничем не угрожало. И надо признать, получилось все буквально так, как он заду­мал. Дигби вроде бы поделился с Лили Кумбс насчет пари –

будто бы Морис побился на две тысячи, что его не сумеют похитить, – и попросил ее помочь, за сотню наличными. От нее только требовалось проследить, ког­да появится Морис, наболтать ему что-ни­будь про торговлю наркотиками и подсу­нуть адрес на Кэррингтон-Мьюз, мол, там он сможет получить подробные сведения. Не попался бы он на удочку – не надо. У меня было в запасе еще несколько способов зама­нить его в Кэррингтон-Мьюз, какой-нибудь другой бы сработал. Но он, конечно, попал­ся. Разве он мог не поехать? Ведь это надо для его новой книги. Во имя служения ис­кусству. Дигби, навещая брата, в своих рас­сказах всегда старался лишний разок упомя­нуть «Кортес-клуб» и Лили Кумбс; Морис, понятное дело, уже завел на нее отдельную карточку, авось пригодится. Так что, когда он осенью перебрался, как обычно, на две недели в Лондон, можно уже было с уверен­ностью предсказать не только то, что он ос­тановится в «Клубе мертвецов», в своей по­стоянной комнате, куда не надо подыматься в невыносимо тесном для клаустрофоба лифте, но и то, что непременно выберет ве­черок и заявится в «Кортес-клуб». Дигби даже дату угадал, когда он приедет, и предупре­дил Лили Кумбс. Словом, Морис приманку проглотил. А как же. Во имя служения искус­ству он был готов отправиться хоть в ад. В ад и попал.

А после того как Морис появился на по­роге Кэррингтон-Мьюз, задача у Дигби была совсем простая. Быстрый удар кулаком как раз такой силы, чтобы отправить гостя в нокаут, но при этом не оставить следов – плевое дело для бывшего чемпиона по бок­су. Переделка мотоциклетной коляски в не­большой гробик на колесах – пара пустяков для того, кто в одиночку построил парусную лодку. Коляска уже стояла готовая, в гараж был ход прямо из дома. Малорослый, тще­душный Морис, без сознания, тяжело дыша­щий – Лили, как было условлено, позаботи­лась, чтобы он выпил лишнего, – был уложен в узкую коляску, и крышка отверстия забита гвоздями. В бортах, разумеется, были про­сверлены отверстия. В мои планы вовсе не входило, чтобы он задохнулся. После этого Дигби выпил полбутылки виски и отправил­ся обеспечивать себе алиби. На какие часы оно понадобится, мы точно предсказать, понятно, не могли, и это внушало некоторое беспокойство. Обидно было бы, если бы Морис умер слишком рано. Что он умрет, и умрет в муках, не подлежало сомнению. Во­прос был только в том, сколько будут длить­ся эти муки и когда они начнутся. Но я веле­ла Дигби сделать так, чтобы его задержали сразу же, как только он окажется на безопас­ном расстоянии от дома.

На следующее утро, когда его выпустили, Дигби сел на мотоцикл с коляской и отпра­вился в Монксмир. На Мориса он смотреть не стал. Я не велела ему открывать коляску, да его, я думаю, и не тянуло. Он все еще жил в мире успокоительного вымысла насчет пари, который я для него сочинила. Преду­гадать, как он себя поведет, когда нельзя бу­дет больше притворяться, я, конечно, не мог­ла. Но в то утро он наверняка выехал из Кэррингтон-Мьюз в приятном возбуждении, как школьник, которому отлично удался не­винный розыгрыш. По пути у него не было никаких неприятностей. Черный клеенча­тый комбинезон, шлем и защитные очки сделали его, как я и рассчитывала, совершен­но неузнаваемым. В кармане у него лежал железнодорожный билет от Ливерпул-стрит до Саксмандема, предварительно он еще от­правил из Уэст-Энда в «Сетон-хаус» мое опи­сание «Кортес-клуба». Я его напечатала за­ранее на машинке Мориса, надев на правую руку варежку, а пальцы левой перебинтовав. При перепечатке, разумеется, все можно подделать, кроме самой машинки. А отры­вок про изуродованный труп, плывущий в лодке по морю, был напечатан Морисом и найден мною в его бумагах. Мысль восполь­зоваться им в качестве тонкой добавки к моему плану пришла мне в голову, когда я услышала, что это мисс Кэлтроп подсказала Морису такое начало для книги. Она сдела­ла подарок не только Морису, но и мне. Он дал направление всему моему замыслу, и я употребила его с блеском.