Нефертити

Царица кивнула. Он так душевно говорил, выстраданно, просто, что она заслушалась. Нефертити привыкла к восхвалениям. Каждый из первых сановников, бывавших во дворце с докладами и видевших её на торжественных приёмах и обедах, старался изобрести что-то своё. То она — «владычица радости, полная восхвалений», то — «сладостный голос во дворце» и «та, слыша голос которой, ликуют», то вдруг она — «омывающая лаской сердце царя в доме его, коей все вокруг довольны», или «восходит солнце, чтобы давать ей пожалование, заходит, чтобы умножать любовь к ней», — каждый состязался в красноречии; фараон же ставил везде рядом со своими её скульптуры, народ знал их вместе, знал, что их царица — первая красавица не только Египта, но и всей земли. Но после кружевных песнопений в её честь она услышала по-настоящему красивые слова и тоже смутилась.

— Если чем-то я могу помочь, то готов, располагайте мной, ваша светлость! — добавил Эйе.

— Да, я хотела бы, — покраснев, неожиданно сказала она. — Я, видимо, ослабела, у меня кружится голова, когда я сделаю несколько шагов по комнате, а мне так хочется поплавать в бассейне, но одна я туда не спущусь...

— Конечно, это мы запросто! — обрадовался Эйе, подхватил царицу на руки и почти бегом, прижимая её к себе, спустился вниз и через мгновение усадил её на край бассейна.

— Мы забыли накидку, которую я надеваю после бассейна...

— Я принесу! — воскликнул он и побежал за накидкой.

— Спросите у служанки, она даст! — улыбнувшись, выкрикнула царица ему вдогонку.

Она сняла лёгкий ночной хитон и скользнула в воду, испытав немыслимое блаженство. И даже та остаточная боль, мучившая её в низу живота, вдруг забылась, и остатки ночных слёз и страхов мигом улетучились. Она стала резвиться, как ребёнок, словно снова настали те прежние времени, когда она — ещё робкая восьмилетняя девочка, а Эхнатон только начал ухаживать за ней.

Эйе с накидкой в руках выскочил к лестнице, которая вела вниз, к бассейну, и застыл на месте, увидев, как легко, подобно золотистой рыбке, скользит по голубой поверхности царица, изгибаясь всем телом, выкручиваясь то в одну, то в другую сторону, резвясь и посмеиваясь. Он даже забыл о времени и опомнился, лишь когда Нефертити окликнула его. Начальник колесничьего войска тотчас бросился на её зов, однако нога подвернулась, он сорвался, кубарем полетел вниз, считая головой ступени, а упав, несколько мгновений лежал без движения. Очнулся от того, что кто-то лил воду на его лицо. Эйе открыл глаза и увидел её — обнажённую, стоящую перед ним на коленях.

— Как вы, Эйе? — спросила она.

— Я так счастлив... — прошептал он. — А где накидка?..

— Вы лежите на ней, — улыбнулась Нефертити.

Он перевернулся, застонал от боли.

— Больно? — с сочувствием прошептала она.

— Нет, я так счастлив!

8

В один из дней сезона урожая и большой жары Иуда с братьями и младшей сестрой Деборой пришёл в Ахет-Атон и разыскал дом первого царедворца. Он возвышался рядом с дворцом фараона, был чуть поменьше, но по отделке мрамора не уступал ему. Иуда с братьями остановились у больших ворот, возле которых стояла стража, пропылённые, в ветхих одеждах, ведя за собой четырёх тощих ослов, которые выли от голода.

— Проходите, убирайтесь отсюда! — грозно надвинулись на них стражники, держа пики в руках и не дав сказать в ответ ни единого слова.

Пришлось отойти на почтительное расстояние и ждать, когда появится первый царедворец. Братья увидели его лишь в конце дня. Иуда пал перед ним на колени, умоляя вспомнить их.

— Мы исполнили просьбу твою, господин наш, привели с собой нашу младшую кровинку, Дебору, вот она!

Иуда подозвал её, шепнул ей: «Кланяйся, кланяйся господину и благодетелю нашему!» И пятнадцатилетняя девушка поклонилась в пояс, испуг застыл на её лице, когда она разглядывала яркий сине-красный хитон Илии из тонкого шёлка, браслет из золотых и серебряных пластин на его руке, прочные сандалии из мягкой телячьей кожи с длинными завязками, переплетёнными на ногах.

Илия увидел повзрослевшую сестру и точно узнал самого себя в те годы: с нежным пушком над губами и розовевшими от всякой неожиданности щеками. Спазмы на мгновение перехватили горло, и он, отвернувшись, скрыл лицо, оросившееся непрошеными слезами.

— Оставайтесь здесь, — вымолвил он.

Вошёл к себе в дом, подозвал Иеремию, своего распорядителя, ведавшего всем хозяйством в доме.

— Там, за воротами, ханаане. Пригласи их в дом, накрой стол, как обычно, я хочу с ними пообедать. В столовом зале. Дай им умыться с дороги, а если у кого-то нет сандалий, я видел, большинство из них босиком, то обуй и замени рваные одежды. Негоже, чтобы они сидели со мной за одним столом в этом рванье. А я пока отдохну немного, повидаюсь с женой и детьми, — он двинулся к дверям, но вдруг остановился. — Да ещё сделай так, чтобы младшая сестра их сидела за столом справа от меня.