Нефертити

«Это как истина, — подумалось ему, — которая не может быть горячей или холодной, как нельзя её найти только в войне или мире. Она разная, как и любовь, — фараон помедлил и, улыбнувшись, добавил: — Я не почувствовал никакого дурного привкуса от её тела, кроме дурманящего запаха страсти...»

Азылык, с которым он постоянно делился своей тревогой о наследнике, и посоветовал поближе познакомиться с Киа, чья природная мощь привела оракула в восхищение, хоть звёзды и не предсказывали, что от их близости может родиться мальчик.

— Звёзды звёздами, ваше величество, но поверьте, стоит попробовать, — загадочно улыбнулся оракул, словно он наперёд знал, какое новое наслаждение откроет для себя властитель. — Но предупрежу сразу: не стоит обольщаться надеждами.

Вспомнив об этих словах, Эхнатон попросил найти оракула. Искать его и не пришлось: Азылык в эти часы, отобедав, всегда отдыхал в своём кабинете, который больше походил на спальню. Но правитель не упрекал провидца: он действительно тратил огромные силы, чтобы следить за всем, что делает Суппилулиума, проникать в его сознание, считывать его мысли и даже подсмеиваться над ним. После разговора с диким хеттом на подходах к Каркемишу, у той злополучной скалы, Азылык упал в обморок и пролежал без движения пять часов. Эхнатон всё сам наблюдал, а Хаарит, вызванный вместе с лекарями, чтобы объяснить состояние кассита, заявил, что такое не под силу обыкновенному человеку, неважно, кто он: звездочёт или прорицатель. И, свершив такое, этот кудесник вычерпал все жизненные силы.

— Но он жив? — с волнением спросил фараон, взглянув на лекарей.

— Сердце прослушивается, ваше величество, — ответил Сирак.

— Тогда почему он не умер? — не понял Эхнатон.

— Мне и самому хотелось бы это знать, — поклонившись, вымолвил Хаарит.

Появился Азылык, склонил голову.

— Что этот варвар?

— Взял Эмар и двинулся на Халеб. Но на военном совете трое военачальников высказались против, и среди них начальник колесничьего войска. Чтобы унять ярость, Суппилулиума разрезал себе бедро. Он на пределе. Как и я, — оракул с грустью улыбнулся.

— Присядь, — правитель указал на кресло. — Вина?

— Но того, терпкого, несладкого, — кивнул провидец. — Оно легче входит в кровь.

Фараон дал знак слуге, и тот принёс вина, наполнил обе чаши.

— Он пойдёт на нас?

— Пока, несмотря на все мои усилия, а вы в курсе всего, мысленно он этого жаждет, — осушив чашу, доложил Азылык.

Эхнатон пригубил вина, погрустнел.

— Ничего-ничего, ещё Халеб. А самое главное, царёк наш боится всем признаться, что он у меня на крюке, — усмехнулся оракул. — Сие обнадёживает, ваше величество. Ах, какое вино, какой аромат! Чьё, можно полюбопытствовать?

— Купцы из Уруатри привезли.

— Да, слышал. Надо бы ещё заказать.

— Я всю оставшуюся жизнь буду тебя им потчевать, если от Суппилулиумы избавишь!

— Вот как? — в чёрных узких глазах Азылыка, казалось, уже мёртвых и неподвижных, вдруг что-то слабо вспыхнуло, но тут же погасло. — Ради этого стоит потрудиться, ваше величество. Очень стоит!

— Я сегодня был с Киа, — вздохнув, признался правитель.

Оракул удивлённо промычал, наполняя чашу вином и давая понять самодержцу, что это известие его очень заинтересовало.

— Могу только сказать, что ты подал мне любопытный совет в том смысле, что я не буду обольщать себя надеждами, однако проба получилась удачной, — он высказался туманно, но более определённо и не мог говорить о столь деликатных вещах. Не умел. Зато его улыбка сказала обо всём гораздо больше.

Четвёртая беременность давалась Нефертити тяжело. И в саду, где царила густая тень, и на её половине, где зной разгоняли рабы с широкими опахалами, — везде она чувствовала себя ужасно. Её постоянно тошнило, выворачивало. Сирак и Мату поили её горькими отварами, заставляли есть, дабы дитя развивалось в утробе, она ела, и её опять тошнило. Царица плакала, ходила с красными подглазьями, низ живота болел, а жара, которая ещё месяц назад не замечалась, казалась нестерпимой.

Мату ещё раньше предлагал ей снадобья для предотвращения зачатия, но царица решительно их отвергла: желание родить сына не оставляло её, и она была готова на любые муки. Оно владело ею и сейчас, хотя старшая сестра в откровенном разговоре с ней дала понять, что сбежавший Сулла предрекал: у Нефертити никогда не будет сыновей. Звёзды якобы показывают, что с Эхнатоном у неё будут рождаться только дочери.

— Я не верю звёздам Суллы! Я всё равно рожу наследника! Кто бы мне что ни говорил! — выкрикнула она со слезами на глазах, и Тиу заплакала вместе с ней.