Нефритовый Глаз

В таншаньском землетрясении 1976 года погибло двести тысяч человек, а потому упоминание о нем как-то не вязалось с «веселыми приключениями». Тем не менее Мэй и еще две девушки откликнулись на приглашение. После трех недель и восьмисот километров пути два велосипеда безнадежно сломались, а девушки выбились из сил. Остаток маршрута странники проехали на грузовике, который остановили на дороге, и сошли на пекинском мосту Трех Стихий, искусанные комарами и покрытые ссадинами. У Мэй до сих пор сохранилось фото всех шестерых, стоящих с победными улыбками на мосту рядом с велосипедами, сваленными рядом, будто груда металлолома.

В ту пору это шоссе было для Мэй дорогой к дому. Тогда оно символизировало становление Пекина на путь процветания. С северной стороны кое-где все еще зеленели поля. Что теперь она назовет своим ломом? Мэй не знала ответа на этот вопрос. Они с Лу давным-давно уехали из квартиры матери. Вдоль кольцевой автодороги многоэтажки выросли, как грибы, и вместе с ними до неузнаваемости изменился окружающий ландшафт — так же, как и вся современная жизнь.

Мэй так и не сумела выяснить, что же в точности произошло с мамой. Домработница, позвонившая в агентство Гупиню, билась в истерике и ничего толком не объяснила. Мэй первым делом вызвала «скорую помощь» по адресу Лин Бай, а затем позвонила тетушке и дяде Чжао, соседям мамы на протяжении двадцати лет.

Через некоторое время тетушка Чжао сообщила, что приехала «неотложка» и она поедет на ней вместе с мамой в больницу.

— Хорошо, там и встретимся, — сказала Мэй и выключила телефон.

Красный «мицубиси» свернул с кольцевой автодороги у Западного сада и застрял в узких улочках района Хайдянь. По обеим сторонам проезжей части теснились магазинчики и ларьки. Прямо посреди дороги крутили педалями сотни велосипедистов, до отказа заполняя промежутки между еле ползущими автобусами и легковыми автомобилями. Запряженные в крестьянские повозки лошади едва перебирали копытами, несмотря на щелканье кнутов и понукания хозяев: «Чжа, чжа!»

После Летнего дворца императора начались отроги Западных гор. У их подножия неспешно нес свои воды Великий канал, обрамленный по берегам осинами. Остались позади теснота зданий и людская суета. Городским духом здесь и не пахло. Воздух стал чище и свежее.

Мэй вспомнила, как маленькой девочкой увлеченно высматривала белые грибы, высыпавшие после теплого дождика на этом самом речном берегу в тишине тенистых осин.

— Мамочка, это правильные грибы? — подбегает она к обогнавшей ее матери — глаза широко раскрыты, тоненькие косички возбужденно подпрыгивают.

— Самые что ни на есть, — отвечает мать и с наслаждением вдыхает грибной аромат. Дочка удивительно похожа на нее: такой же прямой носик — островатый, по мнению некоторых, — а при разговоре одинаково поднимаются уголки рта.

Мэй никогда не забудет улыбку на лице мамы, такой молодой в то время. Они обе были тогда совсем юными! Сердце Мэй дрогнуло, дыхание перехватило. Она с силой вцепилась пальцами в руль. В груди вдруг возник твердый комок, слезы заструились из глаз и размыли картинку тех счастливых, безоблачных дней.

Один из четырех военных госпиталей, расположенных в Пекине, значится под номером 309. Сердитая дежурная медсестра недовольно покосилась, когда Мэй спросила, как пройти в реанимационное отделение, и буркнула:

— Второй этаж.

Мэй решила не дожидаться лифта и поднялась по лестнице. В четырех сумрачных коридорах расположились усталые родственники больных — одни спали на скамейках, другие сидели на корточках или прямо на полу. Некоторые перекусывали.

Следуя стрелкам с надписью «Реанимационное отделение», Мэй очутилась в закрытом переходе, ведущем в соседнее здание госпиталя. Позади нее раздался оглушительный грохот, и она поспешно отпрянула в сторону. По наклонному пандусу катилась высокая металлическая тележка, уставленная большими алюминиевыми чайниками. Из носиков брызгал кипяток. Сбоку в облаке пара бежал работник госпиталя, поддерживая тележку, чтобы не опрокинулась. Второй бежал сзади, ухватясь за длинную ручку, и изо всех сил пытался замедлить скорость разогнавшейся тележки.

В реанимационном отделении Мэй сразу увидела тетушку Чжао. Та, опираясь на палочку, заковыляла ей навстречу. Мэй протянула руку, но маленькая старушка вдруг обняла ее и неожиданно крепко прижала к груди.

— Бедная моя девочка! — заплакала тетушка Чжао.

В объятиях этой худенькой старой женщины, которую она знала уже двадцать лет, Мэй окончательно потеряла самообладание и залилась слезами. Так потрепанный штормом корабль бросает якорь в тихой гавани, оставив позади бушующий океан.

— Там полно врачей и медсестер! — Тетушка Чжао отвернулась, скрывая слезы. Оправившись, она спросила Мэй, когда приедет Лу.

Лу! Впопыхах Мэй даже не вспомнила о ней.

Она набрала номер рабочего телефона младшей сестры. Трубку поднял ее ассистент и сказал, что Лу сейчас записывает свою программу.

— Я сообщу ей о вашем звонке, как только она выйдет из студии, — деловым тоном заверил вышколенный ассистент.

Мэй опустилась на скамью рядом с тетушкой Чжао.