Нефритовый Глаз

— Мне хотелось бы объяснить тебе, почему я женился на той женщине, — произнес наконец Япин, тщательно подбирая слова. Мэй просто чувствовала, как они застревают у него в горле. Похоже, он долго готовился к этому важному для себя разговору.

— Тебе не надо ничего объяснять, — остановила она Япина.

— Нет, надо! Я много раз думал об этом, собирался написать.

На улице посвежело. До рассвета осталось всего несколько часов.

— Мне было приятно встретиться с тобой, — сказал Япин.

— Мне тоже.

Мэй села на заднее сиденье «мерседеса». Его кожаная поверхность холодила.

— Госпожа, хотите послушать музыку? — предложил водитель. Они проезжали мимо особняков дипломатического квартала. Флаги на посольствах были спущены, огни погашены, охранники отдыхали.

— Да, пожалуйста… — Мэй откинулась на спинку и закрыла глаза.

Из стереомагнитофона поплыли чувственные звуки джаза. За окном бесшумно пролетали темные улицы, мелькали выключенные фонари. Ночь окрасилась в синий цвет. В небе над горизонтом появилось и стало расти светлое пятно. Оно притягивало к себе, оставаясь недосягаемым.

Глава 25

Мэй проснулась с головной болью. Вроде бы вчера совсем немного вина выпила, самое большее полбокала, а голова тяжелая.

Она открыла окно. Шум автомобильного движения ворвался в комнату с такой силой, будто дорога пролегала через ее квартиру. Пока Мэй спала, в мире пятью этажами ниже уже вовсю бурлила жизнь. Она выглянула наружу и ощутила солнечное тепло. «Сумасшедшая пекинская весна, — подумалось ей. — Еще вчера казалось, что вернулась зима, а сегодняшнее утро уже похоже на летнее».

Мэй уже собралась уходить, когда зазвонил телефон. Она взяла трубку и услышала голос Лу:

— Маме хуже. Ее переводят в военный госпиталь номер триста один.

— Что с ней? Вчера же все было в порядке!

— Не знаю. И Сестричка ничего не знает. Ее просто поставили в известность без всяких объяснений. Я попросила дежурного врача позвонить мне, когда что-то выяснится, но надежды на него мало.

— Разве они не должны проконсультироваться с нами, прежде чем перевозить маму в таком состоянии? — От гнева у Мэй сдавило в груди, дыхание участилось, слова давались с трудом.

— Да, должны, но не проконсультировались. И с этим уже ничего не поделаешь, понятно? Какой смысл обсуждать теперь чужие обязанности?

— Почему ты на меня-то злишься? — огрызнулась Мэй.

— Да не на тебя, а на всех! В самый нужный момент от Сестрички никакого толку! Кстати, а почему тебя не было в госпитале?

— Что-о? Это просто неслыханно! — возмутилась Мэй. — Как у тебя язык поворачивается меня винить? Скажи лучше, почему тебя там не было? Вчера была твоя очередь дежурить возле мамы, ты сама вызвалась, поэтому я и не поехала!

— Знаешь, мне гораздо труднее вырваться с работы!

Мэй почувствовала, как напряглось ее тело, задрожали руки. Ей захотелось грохнуть телефонную трубку на пол.

Но она вдруг поняла, что в словах сестры есть правда, и пожар негодования сразу угас. Ничто не мешало Мэй остаться у постели мамы. Ведь у нее, если разобраться, и обязанностей-то особых не было — ни семьи, ни мужа, которого надо ублажать и окружать вниманием. Она не исполнила своего единственного истинного долга — дочернего, не сумела позаботиться о собственной матери. Теперь Мэй горько пожалела, что не поехала в госпиталь вчера вечером. На нее нахлынула волна мучительного раскаяния. Пальцы перестали напряженно сжимать телефонную трубку.

— Ты права, спорами и ссорами ничего не добьешься. Я поеду в триста девятый госпиталь. По сути, я уже выходила из дома, когда ты позвонила, — сказала Мэй.

— А я буду ждать в триста первом!

Обе положили трубки. Мэй закрыла дверь, несколько раз повернула ключ в замке и бегом спустилась с лестницы. Впопыхах она чуть не столкнула со ступенек крыльца какого-то малыша, который сидел там и чертил что-то мелом.

В машине она не сразу сумела вставить ключ в замок зажигания — от волнения тряслись руки. По улице катили велосипеды, груженные хозяйственными сумками и пакетами. На солнышке играли дети, сплетничали соседки. Ей наконец удалось вставить ключ, мотор взревел, и машина рванулась с места, подняв фонтан пыли.

В военном госпитале номер триста девять Мэй заплатила десять юаней сонному солдату в будке, продающему входные билеты посетителям. Предъявив свой билет часовому у входа, она вбежала по лестнице на второй этаж и очутилась в длинном темном коридоре. Через открытую дверь в служебное помещение для медсестер Мэй увидела, что там никого нет.

Остановившись посреди коридора, она вдруг поняла, что не слышит ни звука. Все двери закрыты. Вокруг ни души. Никто не катит тележку с кипятком, не спят на полу родственники пациентов. Всех будто эвакуировали по тревоге, и она стоит совершенно одна в безлюдном здании и прислушивается к бесшумному течению времени.

Сердце Мэй сжалось от страха не за себя, за мать. Голые беленые стены, казалось, уставились на нее. Она мысленно рисовала на них какие-то абстрактные узоры.