Нефритовый трон

– Спятил дважды, причем вторично в самый разгар тайфуна, – отмахнулся от его версии Грэнби. – Мне сдается, что он попросту выполнял чей-то приказ, а это прямо указывает на принца или кого-то из прочих послов; и лучше нам побыстрей выяснить, кто это был, пока он не попытался еще раз.

Отчаянный горячо поддержал его, а Лоуренс испустил тяжкий вздох.

– Пригласим Хэммонда ко мне в каюту и все расскажем ему. Возможно, он догадается, какой мотив ими движет, да и допросить мы никого не сумеем без его помощи.

Хэммонд выслушал рассказ с нарастающей тревогой и вместо догадок высказал следующее:

– Вы всерьез предлагаете допросить брата китайского императора и его приближенных, как шайку обыкновенных преступников? Обвинить их в покушении на убийство? Потребовать у них алиби и доказательств их невиновности? Лучше уж сразу сунуть факел в пороховой погреб – нашей миссии так и так конец, а на дне морском ссор не бывает.

– А вы что предложите? Сидеть и улыбаться им, пока они не ухлопают наконец Лоуренса? – рассердился в свою очередь Грэнби. – Вас-то, думаю, это как раз устроит; противников выдачи Отчаянного станет на одного меньше, а на воздушный корпус вам наплевать.

Хэммонд резко обернулся к нему:

– Я прежде всего забочусь о государстве, а не об отдельных людях или драконах – как поступали бы и вы, будь у вас хоть малейшее чувство долга…

– Довольно, джентльмены, – пресек перебранку Лоуренс. – Первый наш долг – добиться прочного мира с Китаем, а первая надежда – сделать это, не лишившись Отчаянного. Споры по обоим этим вопросам недопустимы.

– В таком случае задуманное вами дознание не поможет ни надежде, ни долгу, – отрезал Хэммонд. – Что вы намерены делать, даже если какие-то улики найдутся? Заковать принца Юнсина в кандалы? – Он помолчал и уже спокойнее продолжил: – Не вижу никаких причин, по которым Фен Ли не мог бы действовать в одиночку. Вы говорите, что первое нападение случилось в новогоднюю ночь: должно быть, вы чем-то обидели его, сами того не ведая. Возможно, он был фанатиком и не мог стерпеть, что Отчаянный достался вам, – или просто безумцем. Возможно и то, что вы ошибаетесь. Это представляется мне наиболее вероятным, ведь обстоятельства в обоих случаях могли кого угодно сбить с толку. На празднике все крепко выпили, а в шторм…

– Бога ради, – бесцеремонно перебил его Грэнби, – объясните нам заодно, зачем Фен Ли при таких обстоятельствах толкал Лоуренса в люк и бил его ломом по голове.

– Если ваши предположения хоть в чем-то верны, – заговорил онемевший на время Лоуренс, – то дознание как раз и откроет правду. Ни безумие, ни фанатизм Фен Ли не укрылись бы от его соотечественников – а если я невольно его оскорбил, он наверняка сказал кому-то об этом.

– Устанавливая это, вы неизбежно заденете честь члена императорской семьи – особы, от которой зависит наш успех или провал в Пекине. Я не дам согласия на подобные розыски – более того, я решительно их запрещаю. Если же вы все-таки предпримете такую попытку, я всеми силами постараюсь убедить капитана корабля, что долг перед королем обязывает его взять вас под стражу.

Этими словами Хэммонд дал им понять, что для него лично дело закрыто.

– В жизни так не хотел расквасить кому-то нос, – сказал Грэнби, излишне громко закрыв за ним дверь. – Слушайте, Лоуренс, у нас ведь есть переводчик: Отчаянный. Надо будет только приводить китайцев к нему.

Лоуренс, чувствуя, что он сейчас слишком взбудоражен и не способен рассуждать здраво, налил портвейна себе и Грэнби. Они вышли с бокалами на корму и сели там, глядя на океан. Волна уменьшилась до пяти футов.

– Нет, Джон, тут надо подумать как следует. Не могу сказать, что речи Хэммонда мне по душе, но в общем и целом он прав. Если это расследование действительно оскорбит императорскую семью, а доказательства так и не будут найдены…

– …то мы можем проститься с надеждой оставить себе Отчаянного, – угрюмо завершил Грэнби. – Придется нам, видно, умолкнуть – но будь я проклят, если мне это нравится!

Отчаянный высказался еще решительнее:

– Ну и что же, что нет доказательств? Не стану я дожидаться, пока он тебя убьет. Убью его самого, когда он выйдет на палубу – и дело с концом.

– Что ты такое говоришь! – поразился Лоуренс.

– Правду, вот что. Он, может, больше сюда и не выйдет, – задумчиво продолжал Отчаянный, – но я могу разбить кормовые окна и достать его из каюты. Еще можно бомбу бросить в него.

– Прекрати, – сказал Лоуренс. – Будь даже у нас доказательства, нам немедленно объявили бы за это войну.

– Его, значит, нельзя убивать, а ему можно? Почему он не боится, что мы ему объявим войну?

– Без веских доказательств правительство на такой шаг не пойдет. – Про себя Лоуренс был уверен, что правительство не пойдет на такой шаг и при наличии оных, но надо же было как-то урезонить Отчаянного.

– Так ведь нам не дают эти доказательства получить. И убить его мне не дают, и мы должны быть вежливы с ними со всеми – потому что правительство так решило. Надоело мне оно, это правительство! Я его и в глаза не видел, а оно всегда велит делать то, что мне неприятно.