Негатив. Том II

— Ты имеешь что-то личное против Феликса Стребинского?

Вновь почудилось давление чужой воли, и я не стал скрывать эмоций, досадливо поморщился.

— Помимо того, что он испортил мне вечер и едва не поджарил?

— Да, — подтвердил господин Горский. — Помимо этого.

Кривить душой я не стал и кивнул.

— Имею, а как же! Он мне социально чужд, а как оператор сверхэнергии опасен для общества!

Собеседник какое-то время пристально глядел, затем произнёс:

— Первое — предрассудки. Второе — заблуждение. Я же спрашивал о возможной личной неприязни.

Заявлять об отсутствии таковой я не стал и вместо этого уточнил:

— С какой целью, позвольте поинтересоваться?

Ответ не удивил.

— В силу должностных обязанностей я опекаю слушателей «Общества изучения сверхэнергии», в том числе и Феликса. Его нынешние неприятности — моя головная боль.

От высказывания сожаления по этому поводу я воздержался и выжидающе посмотрел на собеседника. И тот не стал ходить вокруг да около, заявил со всей возможной прямотой:

— Отказ от претензий к Феликсу с твоей стороны существенным образом облегчит его положение.

Я покачал головой.

— Ничего не выйдет. Этот случай относится к делам общественного, а не частного обвинения.

— Ты юрист?

— Изучаю право, — подтвердил я и кинул быстрый взгляд в окно. Автомобиль неспешно катил знакомой дорогой; мы точно двигались в сторону комендатуры.

— Поверь, опытные крючкотворы разбираются в подобных вещах несравненно лучше студента-первокурсника, — заявил господин Горский.

— Это не отменяет того факта, что в силу заболевания Феликсу противопоказана работа со сверхэнергией. И ещё остаётся покушение на убийство!

Леонтий Горский покривил уголки рта.

— Активная жизненная позиция — это замечательно, но не стоит пренебрегать и собственными интересами. За отказ от претензий семья Феликса уполномочила меня выплатить каждому из пострадавших по тысяче рублей.

— Могут себе позволить! — выдал я, не сдержавшись.

— Могут, — спокойно подтвердил старик.

Я задумался. Тысяча рублей — большие деньги. Даже состоятельное семейство не пойдёт на такие траты, если не будет уверено в успехе предприятия. Именно поэтому я не преминул уточнить:

— Вам нужен просто отказ от претензий?

Леонтий Горский улыбнулся.

— Феликс — больной человек. Его следует лечить, а не судить. В том инциденте нет его вины, просто начался припадок, и он не удержал под контролем сверхсилу, только и всего.

— А! — понимающе протянул я. — Нет умысла, нет и вины. Хотите поставить под сомнение сам факт преступления.

— Согласен пойти нам на встречу? — уточнил господин Горский. — Ничего сверхъестественного помимо отказа от претензий мы не попросим. Разве что поправишь показания, исключив из них предшествовавший инциденту обмен репликами.

Я хмыкнул.

— Ничего не выйдет.

— Мы не станем повышать сумму компенсации, — неверно расценил мой отказ собеседник. — Пока что этот вариант представляется нам оптимальным, но есть и другие — куда менее затратные в денежном отношении, просто не столь быстрые.

Вновь навалилась чужая воля, по спине пробежали мурашки. Стало тошно и страшно, но я заставил себя удержать на лице беспечную улыбку и небрежно отмахнулся.

— Не собираюсь торговаться. То, что Феликса поместят на принудительное лечение меня целиком и полностью устроит. Это даже более унизительно, нежели высылка из страны, раз уж тюремный срок ему стараниями ваших крючкотворов в любом случае не грозит. — Я развёл руками. — Всё б ничего, но тот обмен репликами слышал не только я. Не хочется давать следствию повод для обвинений в даче ложных показаний.

Леонтий Горский сузил глаза.

— Товарищи Феликса ни о чём подобном не упоминали.

— А Валентина Паль — упоминала.

— С ней мы договоримся, не волнуйся на этот счёт. А внесение изменений в показания наши юристы возьмут на себя.

— Нет! — отрезал я. — Что-нибудь пойдёт не так, вскроются противоречия… Нет, так не пойдёт. Я поговорю с Валей и дам ответ за нас обоих. Как с вами связаться?

Ответный взгляд едва не вдавил в кресло, до того оказался тяжёлым.

— Нам бы хотелось сделать всё быстро, — в словах почудилась плохо скрываемая угроза, и тут уж я не удержался, сглотнул; пусть и выдал неуверенность судорожным движением кадыка, но иначе из пересохшей глотки и слова бы не выдавил.

— Тянуть не буду, отвечу завтра в первой половине дня.

— Визитку даст шофёр. Когда позвонишь и спросишь меня, скажи, что по личному вопросу.

Автомобиль остановился за квартал от комендатуры, и я распахнул дверцу самостоятельно, не дожидаясь, когда это сделает шофёр. Просто находиться с жутким стариком в салоне стало попросту невмоготу. Даже прощаться не стал, принял у водителя бумажный прямоугольник с золотым тиснением букв и зашагал прочь. Шёл и радовался жизни, разве что немного беспокоился, не слишком ли быстро дал слабину.

Но, с другой стороны, а стал бы я упираться, будь сам по себе? Принципы — это здорово, но и тысяча рублей — тоже совсем немало. Да и такому персонажу попробуй откажи! Душу из тебя вынет, но своего добьётся. Пошёл бы я на уступки или закусил удила? Кто скажет?