Негоциант

— Ничего страшного. — Грецки вручил мне аналогичное орудие, одним видом своим заставляющее трепетать слабые умы. — Берете и рубите, желательно по шее. Так голова с плеч ловчее слетает, ну а если не по ней попадете, так не особо и беда.

— Может, договоримся? — Я с сомнением повертел в руках необычное для себя оружие.

— С ними, пожалуй, договоришься, — отмахнулся барон. — Висельники они все и негодяи. Многих заочно к пеньковой старухе приговорили, так что терять им нечего, да и нас выпускать смысла нет. Нет там честных людей.

— Да что им надо-то? — Получив в свое распоряжение такой же топор, Зимин сосредоточенно вцепился в длинное черное топорище. — Мы же ни денег с собой не везем, ни камней драгоценных.

— То и удивительно, — сморщился барон, наблюдая, как наш экипаж все замедляет и замедляет бег. Кучер, срубленный болтом, давно уже лежал в снегу на обочине, в луже собственной крови, так что управлять лошадьми было некому. — С нас же, как с козла молока. Ни навара, ни редкостей. То, что барон с негоциантами едут, так всем ясно, что никогда с собой налички не возят. Таким экипажам и охраны-то не положено, невелики птицы. Да и не сезон лихоимствовать, мороз-то какой! Пока дождешься в сугробе, все бубенцы себе поморозишь.

Наконец экипаж и вовсе остановился, и нас окружили неясные фигуры.

— Выходите, — потребовал чей-то жесткий, властный голос.

— Ага, — согласился барон. — Сейчас, только хвост коню подстригу и сразу выйду.

Чья-то грязная волосатая рука сунулась было в кабину, но барон крякнул, опустил лезвие на наглую грабку, и нас обдало фонтаном брызг. Зло сплюнув на пол, я ударил каблуком по второй двери и выпрыгнул на снег. На что я тогда рассчитывал? Сказать сложно. Опыта боя с топором у нас в десанте отродясь не было, да и в быту как-то не приходилось.

Надежда, впрочем, была на трусость, не на свою, на разбойничью. С детства помню, что если вмазать в морду главарю так, чтобы наверняка, так, чтобы упал и не поднялся, остальные его приспешники, лишившись лидера, вмиг теряли инициативу и боевой запал и старались рассосаться по углам с наименьшими для себя потерями. Осталось только выяснить, кто тут такой умный, и навешать ему по сусалам. От первого удара, стремящегося раскроить мой череп, словно гнилой арбуз, меня спас Зимин, кубарем вылетевший под ноги нападавшим. Внеся в их ряды замешательство от столь странного способа обороны и сбив прицел ошалевшего от такой наглости бородача, я перекатился на спину и толкнул топор вперед, целясь в живот разбойника. О чудо, он достиг цели. Брызнувшая кровь и выпученные в агонии глаза были тому ярким свидетельством. Арбалетчики у нападавших были, но почему-то медлили, очевидно, боясь задеть своих. Вот кто умел владеть топором, так это барон Грецки. Из паяца и выпивохи, которым выставлял себя последние несколько часов немилосердной тряски по тракту, Ярош превратился в свирепую боевую машину. Окруженный всполохами лезвия, как бабочка мелькающего в его руках, он сеял смерть в отряде нападавших, надвигаясь на ряды завернутых в обноски налетчиков, будто цунами на маленький прибрежный городок. Раз, другой, топор проходился по рядам пытающихся атаковать соперников, атаковать неумело, вяло, будто нехотя, а Грецки все рубил и рубил, вздымая лезвие над головой и обрушивая его на противника.

Один, он стоял в окружении сверкающей стали и шаг за шагом теснил и теснил нападавших, оставляя за собой только окровавленные трупы. Разбойники тоже были не дураки и, поначалу неся потери, быстро сориентировались, образовав вокруг него полумесяц. Топоры были отброшены, и в ход пошли алебарды, не дающие бойцу подступиться на расстояние удара.

Кто-то маленький, юркий и неприятный сновал за спинами мужиков, отдавая приказы и срываясь на крик. Вот ты, значит, где, сыть волчья. Но как к тебе подступиться, как? Вскочив на ноги, я ринулся на подмогу Грецки, окончательно вошедшему в боевой раж. Очухавшийся Зимин, схватив топор наперевес, нимало не сомневаясь, вогнал лезвие в первую же попавшуюся на пути спину. Тут было главное не мешать, не лезть на рожон, только не давать бородачам окружить бойца или сдернуть его с ног стальным крюком. Вот они — годы невоздержанной жизни, насыщенной излишествами и пороками, и с начисто отсутствующими регулярными физическими упражнениями. Холод уже не чувствовался. Жара, да еще какая жара. Пот буквально льет, стараясь застить глаза, ослепить. Руки становятся скользкими, и с каждым ударом я рискую выпустить топорище из рук. Зимин не лучше, одышка мучает, да и удары ему даются все больше с трудом. Похоже, зацепили. Левый рукав порван и в чем-то красном. Наверное, кровь, черт, больно-то как.

Острая резкая боль ударила в правое бедро, и мир вокруг расцвел мерцающими огнями. Вот и арбалетчики. Твари. Бьют издалека, к этим уж точно не подобраться, да и барон сдает, не сдюжить ему против такой оравы. Держать их на расстоянии еще может, но удары все реже, слабее.

Грохот выстрела остановил время.