Подобного хода развития событий он явно не ожидал. Обычно все казни происходили по одной и той же годами отточенной схеме. Схваченный на горячем, либо по результатам расследования, после оглашения приговора просто вздергивался и, болтая ногами в последних предсмертных судорогах, хрустел шейными позвонками. Смерть от повешения была некрасивая и потому назидательная, призванная показать толпе праздных зевак, что бывает с теми, кто идет против буквы закона. В судьбы и характеры подсудимых и казненных судья-глашатай никогда не вмешивался, рутинно и монотонно, день за днем, если позволяло количество заключенных в остроге, читая сухие, официальные строчки, и потом давал команду стражам подвести приговоренного к виселице и надеть на шею петлю. Был в этой компании и пятый, а точнее пятые — два брата близнеца, работающие заплечных дел мастерами. Люди они были уважаемые, но и презренные в то же время, и как попали на эту работу, сами затруднялись сказать. Один из них казнил мечом, другой дергал за перекладину, удерживающую воротца под ногами несчастного. Иногда братья менялись местами, но поскольку работали в традиционных для профессии красных капюшонах, полностью закрывающих лицо, да и от природы схожи были как две капли воды, определить, кто из них стоит сейчас позади помоста и держится за рычаг, сказать было очень сложно.
Все взоры устремились на меня. Выражение лица палача, чей пристальный взгляд буравил меня сквозь тонкие прорези для глаз, угадать было невозможно. Толстяк в парике опешил, подспудно чувствуя, что что-то в этой жизни пошло не так, а рослые стражи поглядывали с интересом.
— Глава Негоциантского дома Подольских, Дмитрий, — раскланялся я.
Толпа на площади всколыхнулась. Кто-то с задних рядов засвистел в два пальца, по-молодецки громко и не щадя барабанные перепонки соседей. Кто-то охнул, а одна дама, взвизгнув, попыталась упасть в обморок, и навернулась бы на мостовую, пребольно ударившись головой, если бы не крепкие руки её соседа.
Вот что значит эффектное и неожиданное появление. Фамилию старика здесь явно знали. Еще бы, иномирные торговцы, везущие в столицу различные диковинки.
— Кто может подтвердить вашу личность? — нашелся судья.
— Барон Грецки вполне компетентен, чтобы подтвердить, кто я и зачем сюда прибыл.
— Но его, как я вижу, нет с вами?
— Правильно, — улыбнулся я. — Прикажете послать?
Лицо толстяка почти мгновенно из багрового превратилось в серое. Знали тут почетного пехотного полковника, и, видимо, не с лучшей стороны.
— Нет, что вы, — залепетал судья. — Что угодно господину негоцианту?
— Его мне угодно, — хмыкнул я и ткнул пальцем в направлении уже простившегося с жизнью Дирека Амориса. — Обвинения кажутся мне надуманными, доказательства сфальсифицированными, но, не являясь судьей или членом следственного комитета почтенной городской стражи, рассуждать об этом не берусь, а хочу заплатить компенсацию за сего мастерового.
Пробившийся сквозь толпу Зимин встал у меня за спиной.
— Что ты творишь? — раздался злой шепот в затылок. — У нас же ни денег, ни веса, да и потом далеко не факт, что этот мазурик не слямзил эти антикварные портянки. Кстати, треть, это три тысячи триста тридцать три золотых монеты. Ровно на три тысячи триста тридцать три монеты больше, чем есть у нас в карманах на данный момент.
— Спокойно, — улыбнулся я.
Монолог судьи, точнее обвинения, выдвинутые против Амориса, показались мне не то чтобы надуманными, а просто смешными. Замешан тут был, скорее всего, сам хозяин мануфактуры, а с ним и кладовщик, обтяпывающий со своим шефом темные делишки. Не знаю уж, что вышло. То ли сорвались заказы, то ли решили перепродать под эту лавочку дорогой импортный товар, проще говоря — спекулируя, но мастеровой оказался под рукой, и отсутствие на складе некоего количества иноземной ткани решили списать на него.
— Глава гильдии лично инспектировал склад и сам был свидетелем недостачи, — робко пискнул толстяк. — Все заказы на изготовление готового платья из заморского сукна выдаются нарядами под роспись хозяевам мастерских, потому-то он сам и инспектирует своих подчиненных, дабы не допустить появления дурной славы.
— Ясно, — кивнул я, скроив морду кирпичом. — Я оставлю расписку, за деньгами зайдете завтра в первой половине дня.
— Куда? — опешил от такой наглости судья.
— Знамо дело куда, в представительство, — пожал я плечами и кивнул ухмыляющимся стражникам. — Освободите его, ребята, пусть чешет на все четыре стороны.