Неистовый (ЛП)

— Надень сухую одежду. — Вместо того чтобы просто отвернуться, я сбрасываю ботинки и куртку и поднимаюсь на свою кровать, чтобы дать ей максимальное уединение.

— Гризли, — зовет она, заставляя меня остановиться на середине лестницы. Несмотря на стучащие зубы, раскрасневшиеся щеки и промокшие ото льда штаны, ее фиолетовые губы улыбаются. — Признай это. Было весело.

Я не очень разбираюсь в развлечениях, но не могу отрицать, что что-то почувствовал, наблюдая за ее улыбкой и слыша смех. Под тяжестью бремени, связанного с поддержанием ее здоровья и жизни, я действительно чувствовал себя по-другому.

— Это было… что-то. — Я не могу точно назвать это, потому что не помню, когда в последний раз так себя чувствовал.

— Ха! — говорит она, снимая куртку. — Лучше, чем ничего!

Ворча, я поднимаюсь оставшуюся часть пути к своей кровати. Плюхаюсь на спину, складываю руки на груди и смотрю в потолок, хотя мои уши навострены и полностью настроены на звук ее раздевания внизу.

ДЖОРДАН

Ребра чертовски болят, когда я неудержимо дрожу у огня, но у меня нет ни единого сожаления.

Мне нужно было выбраться из этой хижины и сделать что-нибудь веселое, чтобы напомнить себе, что жизнь — это больше, чем просто выживание. Чтобы напомнить себе, что у меня есть сила приносить радость в свою жизнь независимо от обстоятельств.

И если быть честной, большая часть этой радости пришла от того, что я увидела, как треснуло холодное, жесткое выражение лица Александра. Даже если совсем чуть-чуть.

Замечаю свои тепловые штаны и рубашку, висящие на крючке за дровяной печью. Одежда, в которой я была в последний раз, когда видела Линкольна. В тот день все изменилось. Обхватываю руками живот, не желая расставаться с рубашкой Александра ради воспоминаний, которые цепляются за мою старую одежду.

Моя прежняя жизнь. Обещания Линкольна. Все вранье.

Я никогда не лгу

.

Слова Александра стирают образы Линкольна. Мужчина, который не лжет, звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Снимаю позаимствованную рубашку и надеваю свое чистое термобелье. Затем идут толстые спортивные штаны. Снимаю свои кальсоны с крючка, чтобы увидеть свое нижнее белье, висящее под ними. Мои щеки вспыхивают, когда я представляю, как Гризли трет мои кружевные трусики в раковине. Надеваю их, а за ними и штаны. Поднимаю фланель с пола, раздумывая, повесить ее или отбросить в сторону, чтобы постирать. Решаю повесить, и когда вожусь с воротником, этикетка рубашки бросается мне в глаза.

«Берберри». Это не может быть «Берберри», не так ли?

Во время праздников, когда Нью-Йорк покрыт снегом и украшен огнями, я люблю выпить кофе и прогуляться по «Сакс Файф Авеню» и «Неман Маркус», притворяясь женщиной, которая может позволить себе делать там покупки. Я точно знаю, сколько стоит вещи в «Берберри» — намного больше, чем может позволить себе человек с гор.

Этому должно быть логическое объяснение. Богатые люди жертвуют ненужные вещи в благотворительные магазины. Нет ничего необычного в том, чтобы наткнуться на такую рубашку в магазине подержанных вещей в окрестностях Адирондака. Однажды я купила бумажник «Коуч» в благотворительном магазине в Гленс-Фолс за девять долларов.

Вешаю рубашку, смеясь про себя, когда представляю, как Гризли покупает хорошо сшитую фланель, не имея ни малейшего представления о марке, которую он выбирал. Затем вешаю спортивные штаны за пояс рядом с фланелью. Прикусив губу, потому что на самом деле я чувствую себя нелепо, проверяя этикетки на одежде мужчины, я снимаю их и заглядываю внутрь.

— «Брунелло Кучинелли», — шепчу я. — Хм. — Никогда о нем не слышала. Думаю, это вполне может быть бренд «Уолмарт».

Я провожу рукой по ткани. На ощупь кажется дорогим.

— Ты одета? — просачивается сверху его грохочущий вопрос.

Вешаю спортивные штаны на крючок и спешу на свое место у книжной полки перед печью.

— Ага.

Мое сердце колотится, когда мужчина спускается по лестнице, его мощные ноги обтянуты поношенными джинсами, которые я теперь хочу достать, чтобы рассмотреть бирку.

Ладно, это просто смешно.

«Успокойся, Нэнси Дрю».

Тянусь за книгой и открываю наугад страницу, краем глаза наблюдая, как мужчина перемещается по кухне. Предполагаю, что он планирует нашу следующую трапезу.

— Я, э-э… — Не отрываю глаз от книги, даже переворачиваю страницу для пущего эффекта. — Я повесила твою одежду на крючки. Хочешь, чтобы я постирала?

Когда мужчина не отвечает, я поднимаю глаза от книги и вижу, что Александр стоит передо мной. Он тычет в меня кулаком, в котором зажаты полдюжины маленьких палочек.

— Что это?

— Зубная щетка.

Я беру палочки и вижу, что кора с одной стороны содрана, а с другой заострена до остроты.

— Кизил. Пожуй мягкий конец.

Мужчина отворачивается, хватает кастрюлю и достает банку риса.

Я кладу палочку в рот и жую, и горькое дерево легко ломается, превращаясь в грубую щетину. Я использую щетину на зубах, протирая каждый дюйм эмали и используя заостренный конец для чистки между зубами. Никогда не думала, что мне понравится такая простая вещь, как чистка зубов, но это рай.