Поначалу у него все отлично пошло. Он удачно ловил и обезвреживал, и часы у него наградные за операцию под душистым названием «Ландыш серебристый». Но, к сожалению, только после того, как Браславский зарекомендовал себя талантливым сотрудником «уголовки», так называли они иногда между собой угро, только после нескольких лет Браславский понял, что тянет его по-настоящему именно на экспертизу, на сложную, кропотливую работу ученого.
Вадим, с которым у Браславского сложились дружественные отношения, знал, что в научно-техническом отделе Браславский проводит многие и многие свободные часы, отрывая их у дома. Что будь он помоложе, он бы переиграл, пошел бы по другой тропке.
Они были погодки. В таком возрасте крутые повороты нелегки, но Всеволод, Вадим знал, все равно об этом подумывал. Не помогала ему, конечно, и домашняя атмосфера. Да и кое-кто из начальства не склонен поощрять странное, на первый взгляд, увлечение опытного, уважаемого работника уголовного розыска.
Кто-то так и отозвался на этот счет:
— Недаром в фильмах Лавровых эксперт дама…
Неслучайно любимыми книгами Браславского стали «Рассказы литературоведа», особенно «Портрет», где эксперт-криминалист дважды помог исследователю. А из прославленных работников своего министерства всерьез он завидовал только эксперту-криминалисту Маркину, который тоже основательно помогал искусствоведам.
Об одной из этих экспертиз рассказывалось на страницах журнала «Человек и закон». Номер этот Браславский хранил в своей великолепной, от деда полученной и им приумноженной библиотеке.
Вадим тоже по-хорошему завидовал Всеволоду. Много из того, что Лобачев упорным трудом добывал для себя от книги к книге, Браславскому далось с детства, неприметно, воспитанием было вложено в него. Браславский и не помнил, как научился говорить по-французски, по-немецки. В семье свободно владели языками.
Между прочим, когда велись уже допросы Громова, Браславский, узнав случайно от Вадима, что Громов свободно владеет двумя языками, посоветовал:
— Сумей дать понять, что ты в языках не силен и сожалеешь об этом. Громов сразу почувствует себя выше, интеллигентнее. Это ему должно понравиться. Охотней пойдет на контакт.
Любопытно, что именно такое действие оказала на Громова сорвавшаяся у следователя Лобачева фраза о том, что ему языки давались с трудом. Можно было понять, что и не дались.
В глазах Громова определенно промелькнуло снисходительное сочувствие. Свободно, без протокола, разговаривая с ним и наблюдая его, Вадим думал, как все-таки неизбежен в преступниках комплекс неполноценности. Им все время, любыми способами надо себя утверждать…
У Браславского всегда находилось что-нибудь новенькое. Он очень много читал, но и то сказать: по роду работы у него все-таки чаще случались просветы относительно свободного времени. И писанины у него, конечно, меньше.
Все «новенькое, неожиданное» у Браславского относилось, естественно, к научно-технической экспертизе.
Так было и на сей раз. Браславский пришел к Вадиму, чтоб окончательно решить, когда и кому брать Иванова, но, войдя в комнату, первым делом объявил:
— Прелестную я вещь нашел, Вадим!
В обычной, так сказать, жизни Браславский не выглядел ни шикарным, ни развязным, скорее несколько печальным и задумчивым, что и не удивляло, если знать его полнейший домашний неуют.
Но сейчас он сиял почти как Никита в первый после юга день. Он уселся, достал из внутреннего кармана свеженькую библиографическую карточку.
— Вот изволь! В Азии в тысяча двести сорок восьмом году появилась весьма интересная книга. В книге уделяется большое внимание тщательному осмотру места преступления, а лейтмотивом ее могли бы служить следующие слова: «Различие между двумя волосками может решить все».
Вадим не вытерпел:
— Уж не скажешь ли ты, что сам читал?
— Не скажу. Это я у Торвальда выискал.
— Торвальд — тоже красиво.
Книгу Ю. Торвальда «Сто лет криминалистики» Вадим в библиотеке видел. Руки пока не дошли.
Пока Лобачев с Корнеевым были на юге, Браславский и капитан Утехин, весьма зарекомендовавший себя в управлении следователь, работали по Иванову. Их группой в свое время были раскрыты несколько преступлений по ограблению церквей, а в данном случае каналы сбыта церковных ценностей и иконы Вознесенского могли оказаться общими. Браславский знал все комиссионные магазины, где могла быть продана подобная вещь, и его там знали. Знакомы были ему и адреса известных в Москве и области коллекционеров, благо их не так уж много, и художников-реставраторов. Браславский, естественно, был полностью в курсе работы Лобачева с троицей, поэтому поинтересовался коротко:
— Громов все тянет? Надо брать Иванова. Уверен, он оживит обстановку. Он быстро заговорит. Он же не знает, что нам известен случай в Сокольниках.
Утехин и Браславский провели большую и удачную работу. Лобачева из всей выявленной ими преступной группы интересовал только Иванов, но им удалось поднять считавшееся «глухим» дело по ограблению Никольской церкви.