Неизданные записки Великого князя

Батальон Макеева усилили местными рабочими-большевиками и левыми эсерами (у них с большевиками был союз и общее правительство) и отправили на юг, к Таганрогу, на соединение с частями Егорова. Они получили кое-какое продовольствие и боеприпасы, но винтовок у местных не было, они пришли в батальон кто с чем, кто с охотничьей берданкой, кто с курковым дробовиком (объяснили, что трехлинейки возьмут у бойцов, выбывших из строя). Пулеметов не дали вообще, то есть на Железный Пролетарский полк, как теперь называлось формирование Макеева, был всего один Максим. Зато у местных рабочих был свой духовой оркестр с начищенными медными трубами и большим барабаном, поэтому полк лихо прошел перед местным военным начальством с развернутым Красным знаменем под мотив "Варшавянки" и произвел впечатление своим революционным духом. Потом были длинные речи с обтянутой красным кумачом трибуны, после чего полк погрузился в эшелон, теперь уже и в лазаретном вагоне ехало 20 человек из новых, и довольно быстро пошел на Таганрог.

До Таганрога не доехали. Эшелон выгрузился в чистом поле, построился. Командир вместе с еще одним человеком в шинели, привезшим приказ, обратился к бойцам.

— Товарищи! Впереди враг: офицерский батальон и казаки. Мы занимаем оборону и ждем бронепоезд, который немного задерживается. После этого будем атаковать.

Комиссар Семенов подошел к Алеше и отдал ему его документы и деньги из будущего. — Пусть при тебе будут. Всякое может быть. Я Мефодиевича предупредил, чтобы он тебя от себя никуда не отпускал. Медицина в тылу будет, вперед не лезь — ты нужен революции. Я же буду впереди, как комиссару положено. Прости, если что — и он обнял Алешу. Жалко, что времени не было поговорить, как там в будущем…

Полк начал окапываться, окопы копались легко, земля на юге не успела промерзнуть, только верхняя часть была мерзлой. Медицинский пункт расположился в небольшом овражке. Поставили две палатки и повесили флаг с Красным крестом. В одной палатке Мефодиевич оборудовал операционный стол, разложил заранее приготовленные инструменты, в другой установили низкие дощатые нары для раненых. К ним в помощь поступила сестра милосердия, женщина лет 40, жена одного из харьковских рабочих, уже работавшая во время войны в госпитале.

Поезд ушел назад, с ним уехало три десятка рабочих ремонтировать бронепоезд, который им был очень нужен для огневой поддержки.

Когда закончили окапываться уже стемнело, легли отдыхать, выставив охранение. Рядом с медпунктом был штаб полка, его охраняли, так что Алеша заснул спокойно.

Наутро впереди, в траншее, стали хлопать выстрелы, выяснилось, что показался казачий разъезд и ускакал, после того как его обстреляли из винтовок. Также выяснилось, что ночью исчез часовой из передовой цепи, командир его взвода клялся, что товарищ надежный и не мог убежать.

Через некоторое время раздался взрыв, впереди взметнулась земля. Мефодиевич выругался — у них есть артиллерия, ну теперь жди раненых. Однако пока пришел только парень, которому зацепило осколком руку. Евдокия, так звали сестру милосердия, быстро и ловко перевязала его и он вернулся на позицию. Началась перестрелка и скоро санитары принесли раненого в грудь рабочего. Он часто дышал и был бледен. Пневмоторакс, диагностировал Мефодиевич и распорядился: окклюзионную повязку. После того как раненого перевязали, состояние его несколько улучшилось, но Мефодиевич был серьёзен и мрачен: с таким ранением легкого надо в госпиталь, скорее всего затронута веточка легочной артерии и если не остановить кровотечение, раненый умрет. Полостные операции старый фельдшер делать не умел и не мог.

Между тем, перестрелка усилилась, раненые пошли сначала тонким ручейком, потом и вовсе потоком, когда опять подключилась артиллерия.

Принесли молодого парня с ранением в бедро, санитар, обученный Мефодиевичем, еще на передовой наложил ему жгут. Мефодиевич приказал Алеше ассистировать, а принесших парня санитаров подержать раненого. Он планировал провести ревизию раны под хлороформом и ушить сосуд. Но когда разрезали штанину и обработали поле йодом, Алеша увидел огромную рану в которой белели осколки кости. Дали маску с хлороформом. Алеша смотрел как ловко все делает Мефодиевич, который буркнул: следующего хлороформировать будешь ты. Сам он большим ампутационным ножом двумя движениями отсек конечность, оставив кожно-мышечный лоскут для того чтобы закрыть рану. Потом приказал Алеше корнцангом выбирать осколки кости из раны и бросать в таз, куда до этого отправил ногу несчастного. Что-то недовольно бурча, он промыл рану и стал перевязывать бедренную артерию, потом ослабил жгут, брызнула кровь из мелких сосудов, с которыми он быстро справился. Смотри как надо шить — повернулся он к Алеше и увидел его лежащим на полу.

— Евдокия, крикнул он, — помоги нам. Та быстро примчалась, дала Алеше нюхнуть нашатыря из склянки и сама встала к столу ассистировать. Алеша на негнущихся ногах пошел к выходу из палатки.

— Какой стыд, — думал он — грохнулся в обморок как барышня. Нет мне оправдания, какой из меня врач.