Неизвестность

И я выступил и сказал, что все неправильно. Олег Алексеевич спросил, как это? Все смотрели на меня с испугом. А я сказал, что видел, как Сергей Матвеевич записывал в тетрадь карандашом, а потом обводил чернилами. И что чернилами получилось не так, как карандашом, а будто все сдали. На самом деле некоторые даже вовсе не сдавали. А цифры у всех такие, что хоть на соревнования. И еще я сказал, что почему-то у нас у всех считается вторая ступень, то есть 14–15 лет, а на самом деле больше половины класса у нас уже 16 лет. Им надо сдавать на третью ступень.

Да, у нас многим исполнилось 16 лет, хотя есть весенние или летние, как я, им еще нет. Когда кончу школу, будет только 16, а 17 исполнится летом.

Сергей Матвеевич стал ругать меня за клевету, но Олег Алексеевич сказал ему успокоиться. Он объяснил, что сдача нормативов – это результат, а сдавали весь год понемножку, и что Сергей Матвеевич это учел. В том числе тех, кто сидел. То есть это общие результаты, включая те, которые были тогда, когда всем было 14—15 лет, а не 16. Я сказал, что и весь год я у некоторых не видел, чтобы они сдавали. Пусть подтянутся хотя бы три раза. Михальчук не может даже одного, он толстый.

Павел, я сказал это не для обиды Михальчука, он хороший человек, а для правды.

Но Олег Алексеевич сказал:

«Разве теперь ты у нас учитель, что весь год следишь, кто как сдает?»

И все засмеялись.

А потом Олег Алексеевич рассердился на меня и сказал, что, если Михальчук немного толще от природы, это не значит его вычеркнуть из жизни и не давать ему возможностей.

«Может, его и в школу не пускать?» – спросил Олег Алексеевич.

И все засмеялись.

Я сказал:

«Тогда я не понимаю, за что дают значки. Я видел, что у Сергея Матвеевича было восемь серебряных и шесть золотых значков. Я думал, что наградят, кто сдал, а остальные значки вернут. А получилось, сколько было, столько и дали. Чтобы не возвращать».

Товарищ Павел, я говорил и видел, что все на меня злятся. Роман смотрит как на дурака. Сергей Матвеевич весь трясется. Другие или хихикают, или куда-то смотрят, будто их не касается. Или будто жалеют, что они тут оказались. Тася смотрела внимательно и как-то печально. Будто не понимала меня. Только Олег Алексеевич спокойно улыбался. То есть как-то даже грустно, как и Тася. Он улыбался, как над дурачком, мне это было обидно. И тут Сергей Матвеевич закричал:

«Все понятно, Олег Алексеевич! Смирнов у нас просто не любит родную школу и не хочет, чтобы у нас были достижения! Он провокатор и враг народа, ему БГТО не нравится! Может, ему папаша что-то набрехал, настроил его, что он так ненавидит все советское?»

Я закричал:

«Неправда, мне нравится БГТО и все советское, зачем вы врете? И я за отца не отвечаю! Олег Алексеевич, вы же сами это говорили! И вообще, у советских детей один отец – товарищ Сталин! А товарищ Сталин в газете недавно выступал, что нам нужна правда, а не бравые рапорты с мест!»

Павел, я все это сказал с чистым сердцем, потому что так и думаю. А про бравые рапорты с мест я читал позавчера, хорошо запомнил, поэтому из меня вылетело легко, будто я выступал на собрании. И я видел, что Сергей Матвеевич вдруг испугался. И тогда я добавил, что напишу в «Комсомольскую правду». Если мне ответят, что я не прав, я у всех попрошу прощения. А если прав, пусть они тогда напечатают мое письмо. И тогда увидим.

Сергей Матвеевич опять разозлился и закричал:

«Пиши, пиши, а мы напишем, что ты тут развел клевету! Нравится ему! Если бы нравилось, ты бы радовался за товарищей, а ты злишься и всех кусаешь, как шмель навозный!»

И все опять стали смеяться.

Только правда, товарищ Павел. Только правда, как это ни тяжело. Я первый раз в жизни не удержался и почти заплакал. Но я не хотел никому показывать, как я плачу, поэтому убежал.

Дома у меня поднялась температура. Я никому не сказал и просто лежал, будто читаю. Все привыкли, что я часто сижу или лежу в своем чулане. Это моя маленькая комнатка, там сверху окошко на кирпичную стену соседнего дома. Но мне нравится.

Я почти не спал, но утром пошел на демонстрацию. Ко мне сразу подошел Олег Алексеевич и сказал, что вчера мы поговорили неправильно. Что Сергей Матвеевич погорячился, я не враг народа и не шмель. Но мне тоже надо остыть и думать про школу, а не бросаться писать жалобы в газету.