Неизвестность

Мы косили, я быстро научился, только сразу появились мозоли. Фрица мне обмотала ладонь тряпкой. Потом в кустах обедали, ели хлеб с молоком. Фрица рассказала, что она раньше жила в очень большом селе. Она красивая, поэтому к ней два раза сватались. Но она ждала, что посватается третий, Радульф. Она дружила с ним с детства. Но Радульф так и не посватался, уехал учиться в Саратов, в автодорожный институт. Тогда она тоже попросилась учиться. Поехала в Саратов, нашла Радульфа. Они стали жить вместе, но не поженились. Она никуда не поступила, не нашла работы, потом за ней приехали родители, пришлось вернуться. Радульф сказал, что закончит учебу и приедет. Она ждала от него ребенка, но он не родился. Что-то там не так получилось, она лежала в больнице и могла умереть. Но все обошлось, а ребенка уже не было, когда ее выписали. Радульф ей написал, что после учебы его посылают в Горький, на автозавод. Обязательно надо ехать. И она тогда поехала к нему в Горький. Но тут его призвали в армию на сборы или курсы. Она опять вернулась. Через год Радульф написал, что у него другая жизнь, что он уже в Ленинграде. И написал ей, чтобы она его не ждала и выходила замуж. Но она поехала в Ленинград. Там оказалось, что Радульф женат на другой женщине. Фрица вернулась и вышла замуж за взрослого мужчину. Она приехала с ним в Гейбель, но мужчина очень сильно болел психикой, не спал ночью и боялся пожара. Один раз Фрица проснулась, а дом горит. Это он поджег дом и бегал вокруг него как сумасшедший. Его отвезли в больницу, и он там умер. Фрица осталась одна, из большого сарая сделала дом. Она его еще достраивала, когда я приехал. Я ей помогал. Она брала уцелевшие доски и бревна от сгоревшего дома, и мы переделывали сарай в дом.

Фрица сказала, что она до сих пор ждет своего жениха. То есть Радульфа. Я спросил:

«А если не приедет?»

Она сказала:

«Я все равно его жду. А ты на него немного похож. Тоже красивый».

Я помогал и фрау Воне, и Фрице. Мне понравилось работать. Но было трудно, потому что Фрица все время шутила. То щекотала, то гладила. Или срывала цветок, обрывала лепестки, смотрела на меня и говорила:

«Поцелую – не поцелую, поцелую – не поцелую».

И обрывала лепестки. Но всегда получалось, что не целовала. Я терпел и понимал, что она просто насмехается. Но один раз мне надоело, я сорвал цветок, начал обрывать лепестки.

«Поцелую – не поцелую, поцелую – не поцелую».

И закончил на лепестке, который кончился словом «поцелую».

Фрица сказала:

«Некуда деваться, целуй».

Я хотел сказать, что я давно люблю другую девушку, Тасю, но вместо этого поцеловал. И она меня тоже поцеловала. Она так поцеловала, что я чувствовал, что у меня под губами будто что-то как будто отдельное, горячее и живое. Как какое-то существо. Но я уже был как пьяный и ничего не понимал.

Павел, я, конечно, вспомнил, как в твоей книге[31] девушка Христина хотела отдать тебе девичью честь, чтобы ее не забрали белоказаки, но ты вспомнил про Тоню и сумел устоять, отказался. Я поступил хуже. Я тоже вспоминал Тасю, но это не помогло. Я скажу прямо: я сдался. И нельзя оправдаться тем, что она сама заигрывала. Христина тоже сама тебе предложила, у тебя было оправдание, но ты оказался выше его. А я намного ниже.

Целый месяц я был сумасшедший, как умерший муж Фрицы. Я почти не появлялся у фрау Воны. А Фрица пела все время песню «Ду мин монма, фрока ен мидда». И смеялась. На правильном немецком это значит: “Du – mein Frühstück, Mittagessen und Abendbrot”. То есть: «Ты – мой завтрак, обед и ужин».

Так и было, но есть мы не забывали, наоборот, ели еще как. Но и работали. И на самом деле, кроме завтрака и ужина, были еще полдники, ночники и утренники.

Фрау Вона уже не ругалась, только молчала и отворачивалась. И Фрице тоже уже ничего не говорила.

У Фрицы есть лошадь, на ней я научился ездить. Ночью мы отводили ее купать. Или оба на ней ехали. Или Фрица, а я рядом. Или, наоборот, я на лошади, а она рядом. И мы ее купали. И друг друга. Ночью вода сверкает, если брызгать. И все очень громко, но Фрица не боялась, смеялась на всю округу.

Потом приехал дед Берндт. Он не говорил со мной, только с Фрицей. Я издалека слышал, но ничего не мог разобрать. Потом он пришел и сказал, что мы уезжаем. Я сказал – нет, уеду только завтра. И пошел к Фрице. Я даже не скрывался. Они смотрели, а я к ней шел. Но она меня встретила у дома и сказала, чтобы я шел обратно. И мы так стояли: она меня не пускала, а они стояли и смотрели. И я между ними стоял, как дурак. И я хотел уйти, но она крикнула: «Гин аль ин хел!» – и я догадался, что она послала всех к черту на своем языке. Взяла меня за руку и увела.

Ночью она сказала:

«Неизвестно, что хуже – когда все начинается со счастья или когда все кончается. Если со счастья начинается, будешь всю жизнь ждать, чтобы повторилось. А если кончается, весь остаток жизни будешь жалеть и грустить».

Я понял, что начинается – это про меня, а кончается – про нее.