Тут пришло секретное Постановление ЦК ВКП(б) и СНК о переселении немцев Поволжья, Саратовской и Сталинградской областей. С ним ознакомили партийный и советский актив и, конечно, нас, сотрудников НКВД.
У меня поднялась буря чувств и мыслей, я не знал, что думать. Я даже не мог посоветоваться с Фаей, не имея права разглашать документ с красным грифом[51]
.С одной стороны, я знаю по опыту своей работы, что антисоветские настроения у наших немцев есть. С другой, много немцев, рожденных после революции, как и я, преданных советской власти, готовых ее защищать до последней капли крови. Объяснение одно: наше государство подстраховывается, опасаясь диверсий изнутри. И ведь будут не ссылать, а переселять туда, где они и так издавна живут, – на Северный Кавказ или в Сибирь. Главное сделать это по-человечески, дать возможность взять скот и инвентарь, чтобы устроиться на новом месте. И как быть со смешанными семьями? К примеру, эта проблема не коснется меня – и в силу моей службы, и в силу того, что я русский по отцу и я глава семьи. А если муж и отец – немец, а жена русская, а дети полукровки?
Я задавал эти вопросы ГВВ, он ответил нервно, что его это уже не касается, он отбывает к новому месту службы.
Одновременно с постановлением прибыли войска НКВД.
28 августа вышел Указ Президиума Верх. Совета СССР о переселении. Уже официально. Я в этот день был на улице, на базаре, в других местах, и меня неприятно удивило, что многие энгельсцы открыто радуются, говорят: «Давно пора прогнать проклятую немчуру». Некоторые и раньше недолюбливали немцев, живущих в общей массе обеспеченнее и опрятнее. Они не понимают, что это из-за того, что у колонистов всегда были спаянные религиозные общины, а община дает людям хороший положительный настрой и ориентировку на примерных своих членов. Жаль, конечно, что за этим стоит религия, но сам коллективизм, который при этом проявляется, доказательство пользы коллективизма как такового. Если бы их объединяли идеи социализма, а не выдуманные, цены бы им не было. Но они уже начали этот путь, образовав колхозы, и, я думаю, сумеют его продолжить в любых условиях.
Фая меня удивила. Она разложила по всей комнате газеты. И которые мы выписываем, и которые купила. И во всех газетах читала одно и то же – указ.
«Думаешь, они отличаются?» – спросил я.
«А вдруг ошибка? Вот и смотрю, может, где-то есть настоящий указ, а в этих при печати что-то напутали».
Я объяснил, что такие вещи не могут напутать даже в дурном сне.
Она сказала:
«Тогда нам конец».
И плакала не переставая. Я ее успокаивал, Катя, спасибо ей, мне помогала.
И так получилось, что в тот же вечер мне принесли повестку.
30-го с вещами.
И это 30-е уже завтра.
Фае стало совсем плохо, мы даже хотел вызвать врача. Она упала на пол и билась, мы с Катей поили ее водой, Антон плакал.
Она кричала:
«Теперь нам точно конец!»
Потом кое-как пришла в себя и стала уговаривать меня что-то придумать, чтобы остаться дома.
Я сказал, что об этом не может быть и речи.
А она опять свое.
А я свое.
И никак не могли закончить этот бесполезный разговор. Но потом она сама сказала:
«Все, хватит. Мне пора тебя собирать».
И стала собирать мне белье и кое-какие продукты.
Катя, умница, меня поддерживала, смотрела на меня с гордостью и радостью. Сказала:
«Ну вот, когда погоним их назад, когда будем добивать их в Германии, ты заодно посмотришь родину наших предков по нашей маме. Все запоминай, потом мне расскажешь».
Она считает, что простые немцы не виноваты, как не были виноваты и простые испанцы, что у них появились фашисты. Им надо помочь уничтожить своих фашистов, и тогда они тоже станут советской страной.
Мне захотелось взять с собой что-то почитать. Конечно, я бы взял любимую книгу «Как закалялась сталь», но я и так знаю ее наизусть. И я принял неоднозначное решение: аккуратно вырвал из библии «Новый Завет», прикрепил из картона обложку. Меня не интересует религия, но я хочу понять, почему эта книга для людей имеет значение вот уже почти 2 тысячи лет. Ведь не просто же так.
Фая моя, моя Фрица, увидела это, поцеловала книгу, поцеловала меня, перекрестила. Я не сопротивлялся, принимая это как обряд, за которым стоят больше не религиозные, а родственные чувства.
Хочется еще что-то писать, но нет уже времени.
Оставлю эту тетрадку Фае, пусть будет с теми, которые она спрятала.
Вернусь и продолжу.