Неизвестность

Б а б у ш к а. Знаешь, это очень спорно!

Голос Виктора.

Б а б у ш к а. И что? Не довод!

Голос Виктора.

Б а б у ш к а. Витя, прости, но мне это неинтересно, я не хочу об этом говорить! Имею право? Неинтересно, вот и все!

А н я. Все, я закрыла. Оставила Гризодубову. Рассказывай.

Б а б у ш к а. Не хочу. Немного вырастешь, поумнеешь, тогда.

А н я. Ты как родители. Когда им надо, я взрослая, а когда не надо – вырасти еще. Все, я выросла, мне скоро шестнадцать. Совершеннолетняя почти.

Б а б у ш к а. У нас что, снизили совершеннолетие до шестнадцати?

А н я. Нет. Возраст согласия.

Б а б у ш к а. Согласия на что?

А н я. На секс. Ну, то есть, если мужчина что-то захочет с девушкой, а ей шестнадцать, то его не посадят в тюрьму, потому что считается, что в этом возрасте она уже сознательно соглашается. Тупо вообще-то. А если кто-то уже в четырнадцать сознательно соглашается?

Б а б у ш к а. Ты меня нарочно дразнишь?

А н я. Просто рассказываю, как сейчас жизнь устроена. Значит – Валентина Гризодубова? И что?

Б а б у ш к а. Мне даже ее имя нравилось. Как у моей мамы, твоей прабабушки.

А н я. Которая Вальтрауд?

Б а б у ш к а. Да. Вальтрауд, но все-таки Валентина, Валя.

А н я. Которую женщины убили?

Б а б у ш к а. Да. На моих глазах. К счастью, мои глаза этого не помнят.

А н я. Тоже одухотворенные тетеньки, наверно, были.

Б а б у ш к а. Кто?

А н я. Всё, молчу!

Б а б у ш к а. Аня, если тебе кажется, что я старая идиотка и со мной можно… Зачем ты… Не понимаю.

А н я. Ба, ты же знаешь, как я тебя обожаю!

Какието звуки.

Б а б у ш к а. Ну все, все, не подлизывайся. В общем, она и была моя первая любовь. Я собирала газеты, открытки, марки. Раньше на марках были герои, а сейчас кто? Модели?

А н я. Я марок сто лет не видела. Только у тебя в альбоме.

Б а б у ш к а. Сейчас не собирают?

А н я. Понятия не имею.

Б а б у ш к а. А что собирают?

А н я. По возрасту. У Лики вон девочки-пони, штук двенадцать, куклы такие, все разные. Зато я без проблем, что ей дарить на день рождения.

Б а б у ш к а. Лика – это кто?

А н я. Девочка. Гликерия.

Голос Виктора.

А н я. Я не болтаю, а говорю! И пока ничего такого не сказала!

Б а б у ш к а. Какая Гликерия? Что-то вы темните!

А н я. Ба, никто ничего не темнит. Есть такая девочка знакомая, вот и все. Собирает этих самых пони-девочек. Куклы, игры, одежда. Значит, ты хотела с ней встретиться? С летчицей?

Б а б у ш к а. Да. Мечтала об этом. Но это же непросто, надо как-то попасть в Москву. И что-то такое сделать, имеющее отношение к авиации. И я поставила себе цель тоже стать летчицей.

А н я. Ты так рассказываешь, будто вслух книгу пишешь. Скучно.

Б а б у ш к а. Как умею. Не нравится – до свидания.

А н я. Да я слушаю, нормально. Давай.

Б а б у ш к а. Пришел страшный сорок первый год, когда погиб мой старший брат Володя. Вернее, пропал без вести, но это тогда значило то же, что погиб, хотя бывали исключения. Его жену выслали в неизвестном направлении вместе с маленьким сыном. Она была немка, а тогда шла поголовная депортация. И это несмотря на то, что Володя служил в НКВД. Куда их отправили и что с ними стало, я не знаю до сих пор[53]. А я жила тогда в интернате, и мне тоже сказали, что тоже отправят на том основании, что я наполовину немка. Со мной говорили какие-то люди, я сначала плакала, а потом стала возмущаться, что у меня погиб брат, а меня считают неизвестно кем, буду жаловаться, если на то пошло! Ну, и подействовало, наверно.

А н я. А почему с его женой не подействовало?

Б а б у ш к а. Не знаю, Аня…

Голос Виктора.

Б а б у ш к а. Не слышу!

А н я. Он говорит, в нашей стране за одно и то же могут и казнить, и помиловать.

Б а б у ш к а. При чем тут страна? Все зависит от людей.

Голос Виктора.

А н я. А люди от страны. Я что у вас, переводчица? Что дальше?

Б а б у ш к а. Дальше? Дальше я попала в детдом под Саратовом. И до конца войны, до своих почти шестнадцати лет, я была в детдоме. Иногда было страшно, потому что, хотя там не было боевых действий, но был железнодорожный мост через Волгу, его бомбили. И заводы в Саратове бомбили. Во время тревоги мы забирались в подвал. Смешно вспомнить: в подвале хранилась картошка и другие продукты. И нас обыскивали, когда мы выходили после тревоги, чтобы мы не унесли продукты. А мы с подругой один раз разбили банку с тушенкой. В темноте. Почему-то лампы в тот раз не было или керосин кончился. Кромешная тьма была. И мы разбили. Она шепчет: давай съедим, все равно разбили. И мы съели. А ведь стекло, порезались в темноте. Что делать, голодно было. Вся страна голодала ради победы.

Голос Виктора.

Б а б у ш к а. Витя, Германию кормил весь мир! А Европа Советский Союз предала! И Америка твоя!

Голос Виктора.

Б а б у ш к а. Хочешь поспорить – иди сюда! Так и будем через стенку?

Молчание.

Б а б у ш к а. Так, о чем я?

А н я. О том, как встретила дедушку.