Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

На дворе в клети, также принадлежавшей Правнуковым, всё было вверх дном перевернуто, и посредине зиял открытый люк с лесенкой, ведущей в погреб. В погребе, по словам Правнукова, хранился привинченный к стене железом окованный тяжёлый сундук, а в нём десять тысяч рублей. Об этом тайнике знали лишь старик-отец да он, его старший сын. Закрытый люк обычно заваливался бараньими и овечьими шкурами, связками льна, рогожами и всяким хламом, и для постороннего глаза тайник был незаметен. Хотя Правнуковы в округе слыли за богачей, но все знали, что деньги свои они держат в банке, а потому как могли убийцы добраться до сундука – для оставшегося в живых Правнукова было загадкой.

Предварительным дознанием местные власти выяснили, что в день отъезда Правнукова в Петербург со встречным поездом приехали из столицы четверо людей купеческой складки и, наняв на станции крестьянина, поехали к Правнуковым. Рассчитавшись с возницей, они обещали нанять его и завтра к дневному поезду в Петербург. На их приезд никто не обратил внимания, так как по торговым делам к старику Правнукову частенько приезжали и из Петербурга, и из Пскова, и из Острова разные коммерческие люди. Однако крестьянин, привёзший этих купцов, до того неопределённо описывал их внешность, отказываясь дать какие-либо более точные указания, что возбудил против себя подозрения, был арестован и заключён в тюрьму.

Из дознания выяснилось также, что убийцы, кроме сундука, унесли всего лишь новую хорьковую шубу с бобровым воротником, принадлежавшую убитому брату Правнукову, не тронув ничего другого. Разбойники скрылись бесследно, оставив на поле действия лишь целый ассортимент воровских принадлежностей (отмычек, фомок, напильников и т. д.), обильно замаранных кровью.

Таковы были сведения, полученные начальником петербургской Сыскной полиции В.Г. Филипповым и мною, его помощником. Решено было, что Филиппов займётся текущими делами, предоставив расследование убийства на станции «Дно» всецело в моё ведение. Я с жаром принялся за работу.

Немедленно мною был командирован на место преступления чиновник особых поручений Мищук[33], тот самый, что впоследствии играл видную роль в процессе Бейлиса. Вместе с тем мы запросили все промежуточные станции от Петербурга до «Дно» включительно, не покупали ли в означенный день четверо мужчин билетов до этой станции. Ответы получились малоудовлетворительные: где брался один, где два, но нигде – четыре. В самом же Петербурге до станции «Дно» было взято одиннадцать билетов. Это давало некоторые основания предположить, что убийцы выехали в «Дно» из столицы.

Дня через три вернулся чиновник Мищук, но не привёз ничего нового. Он допрашивал соседей Правнуковых, съездил в Островскую тюрьму, где содержался «молчаливый» извозчик, допросил и его; но новых данных, сколько-нибудь проливающих свет на это дело, он не добыл. Единственно, что удалось ему выяснить, – это то, что со следующим, ближайшим после убийства поездом, пришедшим из Петербурга со станции «Дно», уехало трое незнакомых неместных людей, взяв билеты до Витебска. Это обстоятельство мало что говорило, так как, во-первых, их было трое, а не четверо, а, во-вторых, вряд ли осторожность позволила бы убийцам «погрузиться» тут же чуть ли не на самом месте убийства. Но, разумеется, витебская полиция была всё же немедленно оповещена.

Параллельно с отправкой Мишука и с запросом станций я мобилизировал несколько десятков агентов, которые принялись обходить столичные «малины»[34], в надежде уловить какой-либо слух о страшном убийстве. Результаты получились слабые: всего один лишь агент услышал обрывки разговора в какой-то пивной, и то обрывки крайне туманного свойства: какой-то босяк говорил другому, что в одном из полицейских домов, в каком он не назвал, ходили слухи о том, что на одной из станций проживает богатый мужик и что на него готовится «дело». Но ведь полицейских домов имелось в столице с полсотни.

Обдумав создавшееся положение, я решил принять исключительные меры. Учитывая полученные отрывочные сведения агента из пивной, а главное, психологию воровского мира, всегда крайне «критически» относящегося к «мокрым делам»[35], я предписал моим агентам, усилив их ряды чинами наружной полиции, усердно приняться за облавы во всех притонах, злачных местах и местах сбыта краденого с целью задержания как всех подозрительных элементов, так и особенно тех, что проходили уже по спискам Сыскной полиции. Всех их я приказал направлять в наше учреждение для подробного опроса. Опрос этот я организовал так: задержанные, имевшие за собой не больше двух судимостей, опрашивались моими чиновниками, более двух – лично мною. И вот потянулась передо мной печальная вереница отбросов рода человеческого. Кого-кого только я не перевидал за эти дни! В моём служебном кабинете мелькали: взломщики, карманщики, марвихеры[36]

, банщики[37], городушники[38], форточники[39]

, хипесники[40], коты[41], шулера, шкеты[42], голубятники[43] и т. д. и т. п.