Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

Всем им я говорил приблизительно следующее. Спросив обычно о том, не слышал ли, дескать, ты про гнусное убийство близ станции «Дно» и получив отрицательный ответ, я принимался описывать страшное злодеяние, стараясь вызвать в опрашиваемом жалость к жертвам и возмущение убийцами. Обращаясь к какому-нибудь Иванову, Петрову, Карпову, я говорил:

– Вот ты заявляешь, что ничего по этому делу не знаешь и не слыхал. Может, это и правда, а может, боишься говорить, не желаешь выдавать?! Но ты подумай, стоит ли щадить таких зверей? Ни за что, ни про что убить восемь человек, да ещё как убить?! Ну добро бы прикончили разом, и всё тут, а то нет, ломали кости, выкалывали глаза, поджаривали пятки! И не пощадили ни хворых стариков, ни грудных младенцев.

Читателю, нередко превратно представляющему себе психологию преступной среды, покажется, быть может, и сентиментальным, и бесцельным подобное обращение к совести людей, закореневших в преступлениях. Но думающие так далеки от истины. За эти тяжёлые дни перед взором моим прошла ни одна сотня этих людей, и не было почти случая, чтобы слова мои не производили надлежащего впечатления.

Однако в течение целой недели мои расспросы не дали определённых результатов. В начале второй – чиновник, ведавший розыском карманных воров, мне доложил, что некий карманный вор Федька по прозвищу «Сонькин дуплет» желает меня непременно видеть. Федька был своего рода знаменитостью. Прозвище своё он получил в память Соньки Золотой Ручки, подражая которой, он работал с неменьшим искусством. Я невольно удивился, так как на днях ещё сам допрашивал Дуплета, однако вызвал его к себе.

– Что скажешь, Дуплет? – спросил я его.

– Вот вы третьего дня меня расспрашивали об убийстве на «Дне», и я сказал, что ничего по этому делу не слыхал, а, между прочим, я соврал. Тогда я не хотел говорить, а с тех пор у меня окровавленные младенчики так и стоят перед глазами. И такая меня жалость к малюткам взяла, что я решился вам кое-что рассказать и помочь разыскать убивцев.

– Что же, Федька, правильно решил. Говори!

– Нет, говорить я не буду, пока вы не перекреститесь на икону, что всё промежду нас останется. А то, ведь сами знаете, что бывает нашему брату за «ляганье»[44] – перо в бок, да и крышка![45]

– Ну что же, Федька, вот тебе крест, что, если ты сам во этом деле ни при чём, то я тебя не выдам!

– И очень даже странно с вашей стороны, господин Кошкин, как это вы можете такие слова говорить? Что бы я, «Сонькин дуплет», известный в своём деле специалист, и пошёл бы на «мокрое дело»?! Да ещё на такое?! Нет, этому не бывать!

– Да нет, ты не обижайся! Я только так, на всякий случай.

– Ну так извольте перекреститься!

Пришлось исполнить его просьбу.

Федька оживился и рассказал:

– Многое мне по этому делу неизвестно. А только встретил я как-то Леньку-Шкета, он нонче заправский «работник», и рассказал мне этот Ленька, что, сидя в Нарвской части, слышал в камере разговоры, что в деревне у станции «Дно» готовится «дело», что в деле этом работать будет его знакомый, но назвать его не назвал. Вот и всё, что я знаю.

– Ну что же, Федька! И то ладно. Арестуем мы Леньку-Шкета да расспросим, может, он нам и больше расскажет.

– Вот и зря! Ничего он вам не расскажет, не таков он! А ежели вы меня на очную ставку с ним вызовете, так я всё равно от всего отопрусь. Мне жизнь дорога!

– А как же по-твоему быть, Федька?

– Служит у вас здесь башковатый такой агент Клейн. Так вот пускай они обстригут себе усы да бороду, ну и вообще, переменят личность. Дайте мне его да ещё какого-нибудь агентика; ну, разумеется, денег не пожалейте, а я их будто своих товарищей познакомлю с Ленькой. Ленька теперь ходит без «фарта»[46]

, и не трудно будет его завлечь куда-либо в «малину» да напоить хорошенько. Он по пьяному делу и расскажет, что знает. Затем пускай полиция нас «заметает»[47] и доставит сюда. Я хотя и отопрусь от всего, но люди ваши сознаются, что Ленька им действительно порассказал то да се, а у нашего брата, известное дело, коль два свидетеля говорят, стало быть, запираться нечего: один чёрт – правосудие не оправдает.

Я поступил согласно Федькиному «планту», и к Дуплету были «прикомандированы» Клейн и молодой агент Александров. За ними была установлена слежка, и дня через три по сигналу Федьки вся эта компания была арестована в одном из притонов и приведена в Сыскную полицию. Первым я вызвал Александрова.

– Ленька оказался осторожным, – сказал он мне, – и долго помалкивал; но, наконец, подвыпив, и поощряемый Федькой, рассказал, что действительно сидел в Нарвской части и от знакомого слышал, что последним готовится дело на станции «Дно»; однако знакомого всё же не назвал, но с завистью сознался, что ещё на днях его встретил на улице и что тот разгуливает гоголем, в новенькой хорьковой шубе с бобрами и сорит деньгами. Как мы ни добивались имени знакомого, Ленька его не назвал, заявив: «Вам только скажи – живо проболтаетесь!»

Я вызвал Леньку.

– Ну, Ленька, рассказывай, что знаешь про «Дно».

– Какое такое дно?